Тайна персидского обоза

– Если вы, ваше превосходительство, приложите записку к газете, то ее нижний край полностью совпадет. А это значит, что именно Агриппина и предупредила меня о покушении, и, следственно, ей об этом было уже что-то известно. Допустим, она могла случайно увидеть, как Игнатьев заряжал пистолет, или еще что-то… Но это еще не все! Помните, я говорил вам, что преступники вскрыли сундук под номером восемь? А почему именно его? Ведь они могли открыть любой другой. Ответ прост: полковник Игнатьев родился восьмого месяца, восьмого числа, одна тысяча семьсот восемьдесят восьмого года! И, как вам известно, живет в доме под номером восемь! Выходит, восьмерка – его счастливая цифра! Вот поэтому они и выбрали восьмой сундук!

– По-вашему, полковник и есть тот второй злоумышленник?

– Это самоочевидно! Полагаю, что Рахманов был лишь его орудием в достижении главной цели.

– Но почему тогда он не исчез? Чего он дожидается? – удивленно поднял брови генерал.

– А что, если он уже получил свою часть золота, спрятал и теперь просто ждет, пока все утихнет? Пройдет время, и через годик полковник тихо выйдет в заслуженную отставку, переедет в столицу или, на худой конец, в Москву и заживет так, как давно мечтал! Выстроит дом и не будет больше ходить в примаках! Вот и все, – махнул рукой следователь.

– Складно у вас получается, Иван Авдеевич! Ничего не скажешь! Что ж, стало быть, это он на вас покушался?

– Да. Отойдя в темноту, он выстрелил и тут же спрыгнул в овраг, делая вид, что преследовал злоумышленника. Потом сорвал с плеча эполет, измазался в грязи и вернулся, а ночью он подложил в кабинет Рыжикова пистоль! Моя же догадка – мох, вода, подземелье – и последующий обыск в кабинете штабс-капитана были ему только на руку! Но это все лишь мои рассуждения. Ответ может дать только сама Агриппина. У меня в руках явное доказательство того, что послание написано ее рукой. Она не сможет отрицать этот факт, и ей придется обо всем рассказать. Вот тут-то ниточка и потянет за собой весь клубок!

– Погодите, Иван Авдеевич. Вы, верно, еще ничего не знаете? – осторожно поинтересовался барон.

– О чем вы?

– Дело в том, что на следующий день после вашего отъезда у Агриппины Федоровны начались роды. Ребенка удалось спасти, а ее – нет. С девочкой остались кормящая мать и отец покойной.

– Умерла? Да как же это? – следователь потер лоб рукою и прикрыл ладонью глаза. – Боже милостивый! Ну почему, почему так бывает? Добрая, молодая, красивая, и… ушла? Ведь совсем еще ребенок! А как это перенес полковник?

– После ее похорон Игнатьев написал рапорт о переводе его в действующую часть. Я назначил его командиром одного из сводных отрядов, сформированных в составе экспедиции под общим командованием генерала Турчанинова. Они перешли Кубань и двинулись к верховьям Урупа для захвата родового аула кабардинского князя Аджи-мурзы-бека Хамурзина. Оттуда им предстоит встретить обоз, сопроводить его до Псефира, и только после этого они вернутся в Прочный Окоп.

– Мне надобно срочно встретиться с полковником, – Самоваров бросил на барона полный решимости взгляд.

– Как вы это себе представляете? Экспедиция воротится в Ставрополь не раньше чем через три недели.

– Что ж, я преодолел почти три тысячи верст, проеду и еще…

– Двести… двести верст, дорогой вы мой Иван Авдеевич, по ущельям и козьим тропам! Да ведь вокруг пули будут свистеть и абреки шашками над головой махать! Что вы надумали?! Это ведь не по рязанским перелескам вояжировать! Здесь война! – В ажитации барон поднялся и заходил по комнате.

– Ваше превосходительство, поймите, для меня решительно важно допросить полковника! Все, что я имею на сегодняшний день, – это всего лишь клочок записки с газетой да брошенная кем-то пуговица от мундира поручика Рахманова. Но этого крайне мало для того, чтобы найти исчезнувшие сокровища! Только неопровержимые факты и бесспорные улики могут выявить злоумышленников и привести к пропавшему золоту! – с жаром доказывал свою правоту надворный советник.

– Хорошо. Я предоставлю вам охранение, но прежде… угощу вас обедом.

18 В горах

Мирное безмолвие холодного утра притаилось в еще не пробудившемся ущелье. Тусклая сероватая дымка, опутавшая спящий аул, постепенно рассеялась, открывая очертания убогих каменных лачуг, прилипших к небольшому плато у подножия рвущихся в небо горных вершин. Передовой отряд Игнатьева, состоявший из роты Навагинского пехотного полка, ста пеших черноморских казаков и сотни линейцев с одним конным орудием, занимал исходные позиции. Солдаты в шинелях, с кожаными ранцами за спиной, заряжали винтовки и примыкали к стволам штыки. Казаки вместе с пехотинцами растягивались в цепь, полностью окружив селение.

– Вперед! – прозвучала команда, и триста пар сапог ринулись вверх, сбрасывая в ущелья выбитые подошвами камни. Аул был взят легко, без единого выстрела, но в нем не оказалось ни одной живой души. Кабардинцы увели в горы скот и домашнюю птицу. Даже скирды хлеба и те были убраны. Победителям достались только голые стены каменных саклей с почерневшими от копоти дымовыми отверстиями.