Тайна персидского обоза

В этот момент послышался скрежет замка, и деревянная, обитая железом дверь с надрывом отворилась. С нар мгновенно исчезли карты, и в ту же секунду игроки оказались на своих местах.

– Шахманский, на допрос, – прокричал старший надзиратель.

Заключенный в кальсонах и нательной рубахе пошлепал босыми ногами к выходу. Увидев, что подследственный в одном исподнем, охранник предупредил:

– Если через минуту его не оденете – пеняйте на себя.

Дверь захлопнулась. В Шахманского полетели грязные штаны, линялая сорочка и чьи-то поношенные штиблеты со сбитыми каблуками и рваными носами.

Вскоре, пройдя по длинным коридорам и нескончаемым лестницам, затворник оказался в небольшом узком помещении с табуретом и столом, за которым восседал Глеб Парамонович Кошкидько.

– Присаживайтесь, Аркадий Викторович. Мне хотелось бы помочь вам…

– Я знал, что правда восторжествует, – запричитал Шахманский и, закрыв лицо руками, стал сотрясаться в частых глухих рыданиях. – Спасибо вам.

– Да позвольте же, милостивый государь! За что ж вы меня благодарите? – недоуменно спросил Кошкидько.

– За справедливость, за милость божью, – лепетал заключенный. – Вы, Глеб Парамонович, во всем разберетесь и освободите меня. Я вам верю.

– Конечно-конечно, Аркадий Викторович, можете не сомневаться… но прежде я бы посоветовал вам облегчить душу, признаться во всем и покаяться. На вас лежит грех, и чем быстрее вы снимете со своего сердца этот тяжелый камень, тем скорее обретете душевный покой. Суд учтет ваше чистосердечное признание, и я думаю, что лет через десять вы снова вернетесь к нормальной жизни. Вы еще совсем молоды и…

– Что? – острожник налился краской и выкатил исподлобья оловянные непонимающие глаза. – Что вы сказали? – его голос дрогнул, будто треснул колокол.

Следователь по важнейшим делам привстал со стула, наклонился к арестанту и доверительно повторил:

– Я говорю, признайтесь в злодействе – легче станет.

– Да о каком еще злодействе вы говорите! Черт бы вас всех побрал! Я никого не убивал! Выпустите меня! Немедленно! – возмутился узник и подскочил так резко, будто через него пропустили электрический заряд. В негодовании он сгоряча стукнул кулаком по столу. От сильного удара подпрыгнула чернильница, и капли фиолетовой жидкости покрыли не только аккуратно разложенные листы с типографским заглавием «Протокол допроса», но и мундир, и даже усы старого полицианта. Оторопев от собственной внезапной смелости, Шахманский на мгновение замер и покорно сел на табурет.

Кошкидько невозмутимо вытащил носовой платок, промокнул им лицо и форменный сюртук.

– Так-так, – протянул Глеб Парамонович и почувствовал, как под глазом забилась маленькая синяя жилка, – дебоширите, значит, любезный. Ну-ну… Утро вечера мудренее. Поживем – увидим. – Он открыл дверь и окликнул охрану. Арестованного увели.

Еще по дороге в камеру Аркадий решил, что он больше не будет терпеть издевательства воров, и если уж ему суждено умереть в тюрьме, так, значит, тому и быть.

Вскоре в комнату для допросов был вызван сокамерник Шахманского варнак 24 по прозвищу Яшка-кровосос. Проследовав в кабинет вертлявой походкой, он без разрешения уселся на табурет и с наигранным безразличием уставился в потолок.

На месте недавнего следователя сидел маленький толстый человек, дымил папиросой и пристально рассматривал исцарапанную за годы крышку стола. Докурив, он старательно затушил папиросу в медной пепельнице и, прервав затянувшуюся паузу, произнес:

– Что же ты, Яша, уговор не выполняешь? Или не уразумел чего?

– Я, господин начальник, свое дело знаю. Тут надо потихоньку, чтоб свои ничего не заподозрили. Барчук этот уже мамку родную вспоминает… Сделаю все в лучшем виде, не сумлевайтесь. Покажется еще ему небо с овчинку… Денька три еще надобно. Он уже вот-вот сломается, – оправдывался конопатый рыжекудрый узник лет тридцати пяти.

– Только сутки, и не больше. А там сам знаешь, что с тобой будет, – Каширин внимательно посмотрел на вора. – Возишься с ним, как паук с мухой.

– Оно, конечно, воля ваша, Антон Филаретович. Только явите начальственную милость – дайте водочки перед смертушкой лютой отведать, – изображая кающегося грешника, заключенный скосил глаза в сторону и картинно сложил ладони.

– Смотри Яшка, накаркаешь!

Полицейский открыл дверцу стола, достал кусок колбасы, стакан и початую бутылку водки. Вынув из горлышка газетную затычку, он наполнил шкалик, выпил и, крякнув от удовольствия, закурил.

– Что сидишь пей, ешь, – разрешил сыщик.

– На щедрости господской покорнейше благодарим!

Урка торопливо пропустил два стакана и налег на колбасу.

– Значит, так: спать ему не давать, пусть парашу чистит, ну и все такое… Нечего мне тебя учить, сам грамотный.

– Да сегодня же на луну выть будет. Я уж пособлю, – набив полный рот, обещал беглый каторжанин. – Вы ж меня, Антон Филаретович, не первый год знаете. Яшка-кровосос – арестант правильный, – хохотнул уголовник, обнажив гнилой ряд кривых зубов.

18 Водяной цветок