Тайна персидского обоза

И не колеблются сионские твердыни,

Саронских пышных роз не меркнет красота,

И над живой водой в таинственной долине

Святая лилия нетленна и чиста.

С. Соловьев

Расплатившись с извозчиком, Клим Пантелеевич неторопливо вошел в центральные ворота Алафузовского сада. До ближнего к смотровой площадке пруда было не больше сотни саженей. От внезапно налетевшего ветра затрепетали верхушки деревьев, и это волнение передалось водной глади, покрывшейся, словно лицо старика, мелкой рябью морщин.

Художник стоял перед мольбертом спиной к дорожке. Из-за широких пирамидальных туй он был едва заметен. Черные усы, сросшиеся со смоляной бородой и бакенбардами, придавали его внешности несколько необычный, но уже совсем не зловещий вид. Светлая сорочка и простые льняные брюки хранили на себе плохо отстиранные следы творчества.

– Прошу извинить за вторжение, Модест Бенедиктович, – приветствовал Раздольского Ардашев.

Повернувшись вполоборота, мастер застыл с кистью в руке и, явно разочарованный визитом незваного гостя, выдавил из себя некое подобие улыбки:

– Рад вас видеть, Клим Пантелеевич. Еще пару минут – и я закончу. Позволите?

– Да-да, конечно. Я пока погуляю вокруг.

Адвокат побрел вдоль берега и вышел на песчаную тропинку, пролегающую от места убийства до кафе. Отсюда рукотворный водоем был виден как на ладони. В камышах плавали дикие утки, давно привыкшие к людям, а почти на середине белели пятна водяных лилий. Красное, но уже не горячее солнце положило розовые лучи на воду и медленно катилось по небу, опускаясь к верхушкам далеких тополей на горизонте. День заканчивался.

Заметив, что художник ищет его взглядом, присяжный поверенный направился обратно. Услышав шаги, Раздольский обернулся:

– Вы уж простите, Клим Пантелеевич, что заставил вас ждать. Кувшинка цветок капризный, как избалованный ребенок. В пять она уже начинает привередничать, почти час закрывается, а ровно в шесть уходит под воду. Но перед этим и появляется тот неповторимый розоватый оттенок, за который нимфею любят пейзажисты. Поэтому я и прихожу сюда перед закатом, чтобы поймать пик ее красоты. Ну да ладно, заболтался совсем. Вы, наверно, хотели о чем-то поговорить?

– Скажите, Модест Бенедиктович, в день убийства Загорской вы тоже находились здесь?

– Да, правда, тогда накрапывал дождик, и я ушел раньше обычного.

– А вы не заметили кого-нибудь из ваших соседей по дому?

– Да бог его знает, Клим Пантелеевич. Я ведь на холст смотрю, а не на гуляющие парочки. – Он на миг задумался. – Кажется, Варенцов с Ивановской проходили мимо.

– А Савраскин с ними был?

– По-моему, нет. Они шли вдвоем от нижней аллеи…

– Откуда?

– Снизу. – Раздольский указал рукой. – Как я понял, Елизавету Родионовну где-то там и убили?

– Да, это так, – подтвердил адвокат. – А Шахманского, случаем, не заметили?

– Шахманского? Аркадия Викторовича?

– Ну да. Не видели?

– Нет, не довелось, – дрогнувшим голосом ответил живописец.

– Жаль.

– А верно, что его подозревают в этом злодеянии?

– Он арестован и уже несколько дней содержится в Тюремном замке.

– Глупо как-то следствие ведется, – удрученно выговорил Раздольский. – Ну да прости меня, господи, грешного! Была, не была! Я-то, конечно, его не видел, но зато слышал.

– Как это?

– Хоть и не мое это дело, но, видно, эта краля никак не наберется смелости… В общем, они с Нюркой вон в тех кустах кувыркались. По правде говоря, ее довольные крики мне мешали работать гораздо больше, нежели начавшийся дождь. Я и начал собираться…

– А почему вы решили, что с ней был именно Шахманский, а, например, не Савраскин?

– Да ведь Аркадий Викторович тоже не молчал… Слова, знаете ли, всякие ласковые ей наговаривал. Так что вы Перетягину-то расспросите…

– Ну а может, вы их все-таки видели? Поверьте, это очень важно!

– А это правда, что в тюрьме порядочные люди томятся вместе с душегубами и разбойниками?

– К сожалению, это так.

– М-да, – протянул в нерешительности Модест Бенедиктович, – несправедливо. Ладно. Так уж и быть, признаюсь. Я, конечно, сначала не разобрал, кто там стонет, и потому подкрался поближе. Веточки осторожненько раздвинул, ну а там… такой натюрморт открылся! А Нюрка, скажу я вам, самая что ни на есть настоящая, – художник мечтательно закатил глаза и облизнул губы, – блудница ва-ви-лонская!

– Надеюсь, вы понимаете, что при необходимости вам придется засвидетельствовать эти показания у следователя?

– Что уж, теперь деваться некуда! Надо Аркашку выручать! Но может, это и не понадобится, если прислуга сама подтвердит факт прелюбодеяния? Ведь так?

– Несомненно, – согласился присяжный поверенный. – Ну и еще один вопрос, Модест Бенедиктович: вы сами никуда не отлучались?

– Я? – округлил глаза художник. – Вы что ж, и меня подозреваете?

– Нет, просто я хочу выяснить те обстоятельства, коими в ближайшее время непременно заинтересуется полиция.