Аттина проснулась посреди ночи.
В холодном поту, с бешено стучащим сердцем.
Она медленно села на кровати, силясь вспомнить, что же такого страшного увидела во сне. Кажется, она откуда-то падала. Со стены, нет… с лестницы. Точно, там была лестница.
Аттина осторожно улеглась набок, детским жестом прижимая к груди подушку. Ее всю трясло, словно от озноба.
Окно было забаррикадировано, дверь заперта снаружи. Амир приедет лишь утром, чтобы выпустить ее к завтраку, как и последние несколько дней.
Ей пришлось давать показания. Машина Амира стояла у Про́клятого озера, и Аттине пришлось объяснять инспектору полиции в маленьком прокуренном кабинете, почему ее бойфренд никак не может быть ни свидетелем, ни соучастником убийства ее матери.
Она спала с ним. Да, в машине. Самый унизительный допрос в ее жизни.
До утра было еще слишком много времени, так что лучшее, что могла сделать Аттина, – это попытаться снова заснуть.
Смерть матери оказалась слишком внезапной и какой-то… нереальной. Она стала слишком сильным ударом для Аттины, толком не оправившейся после потери старшей сестры. Ей было безумно жаль отца, стыдно, что она вспоминает о женщине, подарившей ей жизнь, без особого сожаления.
Со смертью Стеллы Вейсмонт важность Дня Сопряжения окончательно померкла в глазах Аттины. Она неохотно ездила в замок, с трудом заставляла себя читать книги о целительстве. Даже сны оставили ее, вернувшись лишь сегодня.
Успокоиться, выровнять дыхание и незаметно… тихо… уснуть. Вот только жаль, что завтра ей снова придется проснуться.
Еще одна голубоглазая и русоволосая Вейсмонт покинула этот мир. Совпадение? Кто бы там ни называл себя Гневом Богов, он знает. И про новый Договор, и про то, что Идрис все так же заточен в озере.
Юлиан неторопливо поднялся на стену, откуда открывался завораживающий вид на каменистый берег. Он любил его и ненавидел одновременно. Мост из коричневого камня все так же отражался в неподвижной воде. Замок Коллингвудов превратился в руины, а здесь за прошедшие годы не изменилось ничего. За зимой наступала весна, ее сменяло лето, а там и осень расцвечивала берег яркими красками.
Он вынужден был смотреть на это год за годом. Самый совершенный пейзаж успел бы до смерти осточертеть за такое время.
– И оно того стоило? А, Идрис? – крикнул Юлиан, нагнувшись над пропастью. – Она того стоила?! Двести лет сожалений – тяжелое испытание даже для Бога!
Вода всколыхнулась. Юлиан ожидал увидеть лицо, словно лишившееся кожи, но вместо этого поверхность озера забурлила, обдав стену брызгами. Девичья фигура, сотканная из воды, грациозно изогнулась, отбросив за спину длинные волосы. Она обернулась, и ее огромное лицо оказалось напротив Юлиана, стоящего у края стены. Пухлые губы дрогнули в улыбке.
Он стоял и смотрел на нее, не в силах оторвать взгляд.
– Айрис…