Тайна семи звезд

— Нет… Ну что вы, Владыко… Я нет, вообще, нет.

— Ну, выскажи какую-нибудь блестящую идею.

— У меня нет никакой блестящей идеи, Владыко…

— Нет идеи? Ну, это печально. Митрополит спрашивает третьего студента:

— Скажи, Миша, что вам читают по Новому Завету? Вероятно, какую-нибудь тюбингенскую ерунду? А какая главная мысль четвертого Евангелия?

И начинается беседа о евангельском тексте, митрополит разбирает протестантские гипотезы и их опровергает. Попутно достается и русским профессорам, увлекающимся западными теориями.

Часто он говорил о русской литературе, особенно высоко ставил Достоевского:

— Та объединяющая все его произведения идея, которую многие тщетно ищут, была не патриотизм, не славянофильство, даже не религия, понимаемая как собрание догматов, — вещал митрополит. — Эта идея была из жизни внутренней, душевной, личной. Возрождение — вот о чем писал Достоевский во всех своих повестях: покаяние и возрождение, грехопадение и исправление, а если нет, то ожесточенное самоубийство; только около этих настроений вращается жизнь всех его героев.

Митрополита слушали, затаив дыхание. А он продолжал увлеченно, напористо, с огнем в глазах:

— Достоевский описывает петербургские грязные дворы, дворников, кухарок, квартирных хозяек, помещения интеллигентного пролетариата и даже падших женщин. Но у читателя не только не образуется презрительного отвращения ко всем этим людям, напротив, появляется какая-то особенно сострадательная любовь, какая-то надежда на возможность все эти убогие притоны нищеты и порока огласить хвалебными гимнами Христу и именно в этой самой обстановке создать теплую атмосферу нежной любви и радости.

После таких бесед студенты бросались читать или перечитывать Достоевского. И сам Константин благодаря митрополиту Антонию заново открыл для себя этого писателя.

— Прежде всего Библия, потом церковный устав, а на третьем месте Достоевский, — часто говорил митрополит.

Когда Константин немного осмелел, он спросил:

— Ну, а где же, Владыко, святые отцы? Они на каком месте?

Митрополит посмотрел на него, улыбнулся и ничего не ответил.

Как-то в разговоре митрополит спросил его:

— Мой милый Кернушка, сколько вам лет?

Он мог обращаться к одному и тому же собеседнику то на «вы», то на «ты».

— Двадцать три, Владыко святый.

— Вы на каком курсе?

— Только что кончил юридический, и теперь я на первом курсе богословского факультета.

— Значит, вы кончите богословский факультет в двадцать семь лет, не правда ли?

— Да, Владыко, выходит так.

— Ну, а я вот в двадцать восемь был уже архимандритом и ректором Московской академии.

Константин тогда искренне восхищался этим обстоятельством. Теперь, спустя двадцать лет, он видел это по-иному. Молодой, очень талантливый инок, блестящий лектор, вдохновенный, образованный, но не обладающий глубокими научными знаниями, поставлен начальствовать над заслуженными профессорами, светилами богословской науки. И все почему? Потому что они миряне, а он ученый монах, быстро движущийся по служебной лестнице.

* * *

Поток приятных воспоминаний был прерван стуком в дверь. «Кто бы это мог быть?» — подумал он, выходя из состояния задумчивости. Поднялся, открыл дверь. На пороге стояла Марина. «Как я мог забыть, что назначил ей на шесть часов?» — промелькнуло у него в голове. Никогда раньше такого с ним не случалось.

— Заходи, Мариночка, — он пропустил ее внутрь.

Она взяла благословение, присела на стул.

Ей было двенадцать лет, когда мать впервые привела ее на исповедь к нему. Тогда он показался ей очень старым и строгим. Но он был так ласков к ней, так внимателен, так участливо расспрашивал ее, что она вскоре искренне к нему привязалась. Он знал о всех ее детских радостях и горестях, а когда она стала взрослеть, он первый узнал о ее первой любви. Недавно ей исполнилось семнадцать.

— Сейчас попрошу Порфирия кофе сварить, — сказал отец Киприан. И, глядя в сторону кухни, громко произнес:

— Порфирий, два кофе, пожалуйста.

Но из кухни никто не отозвался.

— Видимо, ушел в город, — сказал отец Киприан, слегка улыбнувшись. — Ну что ж, придется самому…

Порфирий выполнял функции келейника, помогал архимандриту в быту, варил ему кофе, стелил постель. Но это был… воображаемый персонаж. Никакого келейника в действительности у него никогда не было. Однако отец Киприан наделил Порфирия такими характерными чертами и особенностями, что многим казалось, будто он существует в реальности.

Пока отец Киприан был на кухне, Марина обдумывала то, что она должна у него спросить. Он мог общаться на разные темы — не только духовные, но и связанные с литературой, искусством, историей. Иногда читал стихи: Пушкина, Лермонтова, Блока. Но начинать беседу всегда было принято с духовных вопросов. Так уж у них повелось.

Он вернулся с двумя чашечками ароматного турецкого кофе на круглом серебряном подносе. Чашечки были без ручек и без блюдец: видимо, он когда-то привез их с собой с Ближнего Востока.

— Ну, о чем сегодня поговорим?

— Отец Киприан, скажите, как бороться с раздражением?

После минутной паузы он ответил: