Тайна семи

Удивленно приподняв брови, Мэтселл решил, что я подошел к главному, и жестом велел мне продолжить.

– Убийство Люси Адамс и похищение свободных чернокожих как-то связаны между собой, – заявил я. – Вот только концы с концами пока что не сходятся.

Мэтселл нахмурился и откинулся на спинку кресла.

– Хочу, чтобы ты как-то утряс эту проблему прежде, чем хоть слово просочится в прессу. Ты прав в одном – любой инспектор, использующий звезду, как карт-бланш в работорговле, не стоит и слога из моего приказа по увольнению мерзавца. Я не потерплю, чтобы жителей Нью-Йорка какого бы то ни было цвета кожи похищали прямо на улицах… Ладно. Так какие у тебя соображения по поводу убийства Адамс?

Я глубоко втянул воздух, словно перед погружением на глубину. Туда, где царили подводные течения и быстрины самого отталкивающего политического, даже, осмелюсь сказать, демократического оттенка.

– Люси Адамс была любовницей сенатора Ратерфорда Гейтса. Возможно, даже тайной его женой, сэр.

Вид у Джорджа Вашингтона Мэтселла был такой, словно он только что проглотил тухлую устрицу. У меня возникли примерно те же ощущения, а потому я очень сочувствовал шефу. На протяжении десяти минут я посвящал его в детали, а шеф стоически их выслушивал. Как раздутый паук, подвешенный в лабиринте своей же паутины.

– Лично я считаю, все сводится к тому, были они женаты или нет.

– Да, этот момент представляет особый интерес, – слабым голосом произнес Мэтселл.

– Не думайте, я прекрасно понимаю, какой все это кошмар… с вашей точки зрения.

– Я… – Шеф болезненно поморщился и даже на миг отвернулся. – Спасибо тебе. Даже без учета того, как в настоящее время обстоит ситуация в Олбани, где сенатор Гейтс играет ключевую роль в преддверии выборов, это… очень плохие новости.

Голос шефа прозвучал мрачно и хрипло – от волнения. И винить его я никак не мог. Пороки считались чуть ли не орденами за заслуги среди мошенников-политиканов – ты торгуешься на Бауэри, как служанка с кухни на рынке, ты проигрываешь сотни долларов в помещениях с запертыми дверьми, а наутро отбиваешь потери с помощью взяток, ты напиваешься шампанским так, что чувствуешь, что мозги начинают плавиться, а затем избавляешься от тремора с помощью кружки горячего рома. Если б ты был моим братом, то явился бы на бал пожарных под ручку со сладкоголосой красоткой, а после провел бы ночь в объятиях стройного молодого человека, чья рубашка насквозь пропахла твоими сигарами. Впрочем, существование некоей миссис Чарльз Адамс не имело никакого отношения к порокам. То был вопрос полного беспредела и надругательства над человеческой личностью.

Браки многое значат в жизни политика. Они отражают его цели и намерения и к тому же являются показателями респектабельности. Эти их жены, со слащавыми улыбочками и волшебными достижениями по части ведения домашнего хозяйства, запоминают строчки из поэзии, ноты из пьес для пианино, могут цитировать Библию и одновременно готовить крепчайший пунш с виски для своих супругов. Тот факт, что сенатор-демократ Ратерфорд Гейтс женат на африканке, являлся плевком в лицо каждому принципу гражданского декорума, которым мы все так дорожим. А когда в Нью-Йорке плюют на принципы, формальными упреками и грубыми словами тут не обойтись. Избиратели непременно добьются, чтобы предатель был наказан с применением медного кастета или обломка кирпича, с помощью доверенного лица или даже напрямую.

Мэтселл выдвинул ящик, достал ежедневник и стал его перелистывать. Я углядел фамилии нескольких крупных партийных спонсоров, даты партийных съездов.

– Ратерфорд собрался переизбираться весной. А тут вдруг всплывает Шелковая Марш… так ты уверен, что ей заплатили за дачу ложных показаний в пользу Варкера и Коулза?

– Думаю, что это случалось неоднократно.

Шеф Мэтселл уныло вздохнул, не сводя глаз со своих записей. Несложно было догадаться, о чем он думал в этот момент. Да, Мэтселл, Вал и я прекрасно понимали, что Шелковая Марш давно идет кривой дорожкой. Но она успела подстраховаться, подстелить себе коврик, набив деньгами карманы партийных боссов, и если какой полицейский вдруг начнет трубить об этом факте, все решат, что он или свихнулся, или же просто никудышный работник. Никто не знал, что она – воплощение зла. А если даже и знал, то молчал. Так что вставать ей поперек дороги было нежелательно.

Но вот Мэтселл поднял глаза, и смотрели они сурово.

– Хочу, чтобы вы понимали, мистер Уайлд: держать вас на работе и дальше мне будет проблематично. И не думайте, что партийные боссы уже не прознали о том, что у меня служит полицейский-аболиционист, врывающийся на судебные заседания и в логово работорговцев. Так что прошу взамен оказать мне одну любезность: посетить в субботу двадцать восьмого февраля гала-бал, который дает демократическая партия. И вести там себя так, чтобы все видели: вы просто в восторге. Это приказ.

Видимо, физиономия моя отражала одновременно упрямство и отвращение, потому как Мэтселл вдруг расхохотался.