Тайна Симеона Метафраста

– Прошу любить и жаловать, жена моя, Мелания Афанасьевна! – гордо возвестил домовой. – Кухня теперь её вотчина, и сад тоже, ну, а мне остальное.

– Остальное – это что? – въедливо спросил Стас.

– Вот сегодня буду крышу чинить и трубы каминные прочищать.

– А помощь не нужна?

Аркадий Феофилактович открыл было рот, чтобы сказать, что от такой помощи как бы хуже не стало, но посмотрел на умоляюще сложенные руки Барбары, на откровенную Катину ухмылку и ответил степенно:

– Помощь – дело хорошее. Идите к себе, переоденьтесь в старое, и поговорим о технике безопасности.

Сразу после завтрака Софья поблагодарила чету домовых и исчезла.

Суржиков вздохнул, вставая:

– Спасибо! Если что, я буду в кабинете.

Отчего-то ему ужасно не хотелось заниматься расследованием, связанным с театром. То есть, понятно, отчего: это был другой мир, когда-то родной, единственно возможный, а теперь утраченный. И то, что все, кто остался внутри этого мира, на что-то ещё и жаловались, казалось ему ужасной несправедливостью. «Соберись, тряпка!» – сурово приказал себе Владимир, уселся за рабочий стол и разложил на его зелёном сукне все вчерашние записи.

Что-то же зацепило его вчера, чего не должно было быть. Или наоборот, не было чего-то, непременно долженствующего присутствовать за кулисами?

Гвоздь Эдуарда Тихорецкого, примета грядущего успеха, пропал пятого марта.

Бальное платье Золушки, испорчено двадцать первого.

Старые афиши в гримёрке Осипова-Нахимзона, густо исчерканы чернилами. Девятое апреля.

«Счастливые» туфли Саши Золотова… Видит Терпсихора, обуви этой давно пора было на свалку, Суржиков помнил их ещё с тех пор, как пришёл служить в театр драмы и комедии. И Саше об этом говорили не один раз, но он упрямо выдвигал нижнюю челюсть и отвечал: «Да я без них ни одного танца вам не сделаю!». Поскольку был Золотов непревзойдённым комиком, и танцевальные репризы в его роли вставлялись обязательно, спорить с такими доводами было невозможно. Туфли отправлялись в починку.

Исчезли они двенадцатого апреля.

Так, что ещё?

Суржиков просматривал листы с записями один за другим и хмурился всё больше. Не было у происходивших неприятностей ничего общего, кроме места действия. Разные дня недели, разные пьесы, разные актёры…

Минуточку.

Актёры разные, а постановщик?

Достав чистый лист бумаги, Влад нарисовал таблицу: дата, пьеса, ведущие исполнители, режиссёр. Потом внёс в неё данные с разных листков и, удовлетворённый, откинулся на спинку кресла. Вот оно!

Во всех случаях спектакли ставил новый молодой режиссёр, приглашённый из театра имени Щукина, Витас Лейтис. Под его руководством шли четыре пьесы, пятой должен был стать «Макбет».

Четыре пьесы, девять неприятных случаев за три месяца. Получается, что искать злодея надо среди окружения Лейтиса.

Тут взгляд Суржикова зацепился за отложенный в сторону листок: ну да, самая первая история, розовый веер Виктории Мавлюдовой. Пропал двадцать седьмого февраля, когда играли «Свидетеля обвинения». Но двадцать седьмого Витас ещё только вёл репетиции, пьесу Агаты Кристи ставил не он.

И тут Влад понял, что же мешало ему, что он заметил ещё вчера! Фраза в рассказе Мавлюдовой: «Шумно было, как в аду, я понять ничего не могу, а Варя, костюмерша моя, с ребёнком тетёшкается». Какой ребёнок, позвольте? Что ему делать за кулисами на вечернем спектакле?

Это требовалось срочно прояснить…

Посмотрев на часы, он понял, что срочность в данном случае будет относительная: репетиция начнётся в три часа дня, до неё ловить кого бы то ни было бессмысленно, а вот после… И Суржиков постановил для себя: в театр отправиться часа в четыре, а пока посмотреть, что делают мальчишки с Аркадием, и не надо ли им помочь?

Это для сыщиков Монтегрифо был подозрительным типом и фигурантом дела об убийстве и незаконном магическом воздействии. А для медиков он являлся пострадавшим, и его следовало беречь. Поэтому в палату к антиквару пропустили только двоих и только на десять минут.

Разглядев посетителей, толстяк ухмыльнулся и спросил:

– А где ж охраняемое лицо? Или роли поменялись?

– Что ж и не поменять роль, если спектакль закончился? – спокойно ответил Кулиджанов, входя в палату. – Да и вы изменились, согласитесь.

И в самом деле, назвать монакумского букиниста толстяком сейчас было бы неправильно. Конечно, он не стал поджарым или тем более худым, но той горы сала, той чудовищной туши, что могла передвигаться только в кресле на колёсиках, не было и в помине. На кровати лежал очень бледный немолодой мужчина, всего лишь чуть полноватый.

– Не стану спорить, – приподнял он ладонь. – Будем знакомиться заново?

– Легко! Разрешите представить вам следователя отдела тяжких преступлений городской стражи города Линца Михаэля Вартмана. А я – Александр Кулиджанов, капитан-лейтенант службы магбезопасности Царства Русь, из Москвы. Ваш недавний знакомец там очень сильно наследил.

– Знакомец… – Монтегрифо фыркнул. – Поверьте, я считал его вполне добросовестным коллегой!

– Добросовестным? – поднял брови Вартман.