— Товарищ следователь! Тут вам из Старой Руссы звонили.
— Отку-уда? — неподдельно удивился Алтуфьев. В Старой Руссе у него никого из знакомых отродясь не было.
— Сказали, что еще перезвонят, и телефон оставили — я записал, вот.
Сержант протянул бумажку…
— Спасибо. «Санаторий «Надежда», дежурная по этажу. Для Матвеевой Т. П.», — задумчиво прочел Владимир. — Теперь хорошо бы узнать, кто такая эта Матвеева Т. П.? Матвеева… Матвеева? Так это же… Сержант, у вас по межгороду откуда можно?
— Да хоть с вашего кабинета. Через коммутатор — семерка.
Татьяна Петровна Матвеева. Учитель истории и заведующая школьным музеем. Скорее всего, именно она последней видела практикантку в живых. Кроме убийцы, разумеется. Если не предположить, что именно она и убила! Что тоже могло быть. Правда, как тогда объяснить изнасилование? Сообщник? Тот же Шалькин, к примеру…
— Алло, алло… Коммутатор? Девушка, мне пожалуйста…
Слава богу, с Матвеевой поговорить удалось! Правда, ничего интересного заведующая школьным музеем не рассказала, да и не могла бы: по складывающейся версии, все «самое интересное» как раз-таки произошло после ее ухода. А про то, что в конюшне пили (уходя, женщина слышала пьяные голоса), Алтуфьев и так знал. Тем не менее поблагодарил:
— Спасибо, Татьяна Петровна, что позвонили!
— Так я ж понимаю. Господи, горе-то какое… Если надо будет приехать на официальный допрос — я готова! В субботу.
— Вот и славненько! Буду вас ждать. М-м… — следователь глянул на висевший на стене календарь из журнала «Работница». — Скажем, в двенадцать дня устроит? Ну, вот и договорились. Еще раз спасибо. Да, Татьяна Петровна, случайно, не помните, часы у погибшей имелись? Какие-какие, говорите? «Заря»? С малиновым циферблатом, плоские, позолоченные… И такой же браслет…
Значит, точно — вот откуда царапина на запястье убитой! Ну, точно — часики сорвали. Как он и предполагал! Небось за золотые приняли. Впрочем, «Заря» — вещь качественная, дефицитная. Скорее всего, убийца и сорвал. Тот самый, в парусиновых туфлях? Или все-таки Шалькин?
При обыске в доме подозреваемого никаких женских часиков не нашли, но это еще ничего не значило! Мог спрятать где-нибудь на чердаке, закопать в огороде, продать, наконец, проиграть в карты тем же ханыгам! Искать надо, искать. Еще раз обыск назначить — теперь уж все перевернуть вверх дном: и в доме, и на чердаке, и на огороде. Ближайшее окружение конюха еще раз опросить: не видали ли, случайно, у Шалькина часики «золотые», не предлагал ли купить?
Засунув в печатную машинку лист бумаги, Алтуфьев принялся печатать постановление. Сквозь приоткрытую дверь — жарко! — слышен был весь ход комсомольского собрания — в ленкомнате дверь тоже не закрывали.
— Вот взять старшего лейтенанта Ревякина, — громким голосом распекал начальник Иван Дормидонтович. — Ты когда, Игнат, на газету «Правда» подпишешься? Забыл?! А мне уже из райкома звонили, напомнили. Еще и справились — не жмут ли погоны! А вот вчера как раз разнарядка пришла. О повышении культурного облика советского милиционера. Дорожкин, ты у нас культмассовый сектор! Зачитай!
— Есть, товарищ майор!
По разнарядке от Озерского отделения милиции требовали двух человек — в спортивную секцию, всех — в библиотеку, кто еще не записан, не менее трех каждый месяц — на лекции общества «Знания» и одного — в танцевальную студию.
— Вот ты, Дорожкин, в танцевальную студию и пойдешь! — сурово припечатал начальник.
— Товарищ майор! У меня же дела…
— У всех дела, Дорожкин! Но… Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть. Остальные… — майор сделал многозначительную паузу. — Остальные все — в библиотеку! Сегодня же!
— Так закрыта она уже, товарищ майор.
— Тогда — как откроют! Потом мне доложите, лично!
Сразу после собрания, как и обещал, к следователю заглянул Ревякин. Ухмыльнулся, вытащил из кармана блокнот:
— Значит, по этим всем чертям. Ну, которые с убитой шуры-муры крутили.
— Давай-давай! — обрадованно потерев руки, Алтуфьев угостил опера сигаретой. — Ну, что там у тебя?
Закурив, Ревякин выпустил дым в приоткрытое окно, забранное снаружи решеткой:
— Замятин Михаил — не при делах, как и жена его Валентина. В день убийства оба находились на работе, на полевом стане. Там же обедали. Он — тракторист, она — рабочая открытого грунта.
— Ясно…
— Виталий Федорович Катков, счетовод колхозный… — Игнат неожиданно хохотнул. — Я тебе скажу, тот еще тип! Тридцать восемь лет, до сих пор холостой, женат никогда не был, что для деревни, сам понимаешь, ненормально. Выглядит на все пятьдесят — сутулый, с лысиной, но каждую субботу — на танцах в клубе!
— Так танцевать любит?
— Девок молодых щупать он любит, вот чего! — стряхнул пепел опер. — Не раз уже Дорожкину жаловались. А по зиме так и сами морду набили. Ну, счетоводу — девки. Надоел, видать. Так вот, он и погибшую Лиду не пропускал. На первое мая всю облапал да еще ущипнул за попу… Так она ему пощечину влепила — при всех!
— Вот молодец! — Алтуфьев одобрительно присвистнул и хлопнул себя по коленкам. — Так это же — мотив. Оскорбился, затаил зло и…