Тайна синих озер

— Не, Володь, не он это. Алиби. Катков весь тот день проторчал в конторе — готовил авансовый отчет. Это все видели.

— Жаль… Что ж, пусть Дорожкин профилактирует.

— Особо-то не попрофилактируешь: председатель за Каткова — горой! Специалист, говорят, отменный. Где еще такого счетовода найдешь?

Ревякин затушил окурок в фаянсовой пепельнице с отбитым краем и продолжил:

— Чудаков Иван, механик из гаража. Тоже немолод уже. Вдовец. Но у того интерес другой…

— В смысле?

— В прямом. Он французским языком увлекается, с довойны еще. Вот на этой почве с убитой и сошлись. Соседи говорят — общались вполне уважительно. Чаще даже в читальном зале встречались. Да и алиби у Чудакова имеется.

— Весь день на работе?

— Нет. Отгул брал. Ездили со сватом на рыбалку. В Койволу на мотоцикле ездили, на трофейном БМВ свата, Потапова Ефима Палыча, колхозного бригадира. В Койволе заезжали в чайную — по стакану водки выпили.

— Что ж без своей-то водки на рыбалку? — удивился Алтуфьев.

— Так свою-то, думаю, под ущицу берегли. А потом захотелось еще.

— Так ты в Койволу, что ли, смотался?

— Звонил, — опер потянулся. — Из твоего списка двое остались. Константин Хренков и Копытин Виктор. Те, что месяц назад на танцах подрались. Говорят, из-за убитой.

— Что, сильно подрались?

— У обоих — легкий вред здоровью. Дорожкин отказняк вынес — в связи с примирением сторон. Копытин уже две недели как на северах — в Котлас на все лето завербовался. А Хренков… этот третий день дома не ночует!

— О как!

— Мать говорит: горюет очень. Ну, из-за убитой… В «Заре» — это винно-водочный наш — водку вчера брал. Василиса, продавщица, сообщила: в шалаше отлеживается. На озере у него где-то шалаш, для рыбалки. А сегодня на танцы собрался.

— Это тебе тоже продавщица поведала?

— Она. Да и вообще, Хренков, как с армии в апреле пришел, ни одних танцев не пропустил. На «точке» где-то в Заполярье служил, видать, по девкам соскучился. А к убитой он чувства испытывал. Если Василисе верить. Да не только она так говорит — вон и завклубом тоже.

Алтуфьев покачал головой:

— Хороши чувства! Ну, напиться с горя — это я еще понимаю. Но чтоб на танцы…

— Так чтоб драку учинить! Именно с этой целью… — Опер вдруг улыбнулся. — Послушай, Володь. Так, может, мы его там и возьмем, а? На танцах-то…

— Уж лучше бы на подходе к клубу… Вообще я — за! — следователь подвинул поближе машинку. — Сейчас вот постановление закончу, и поедем.

— Не, лучше пешком. Если на машине — полклуба разбежится. Тем более мотоциклом трещать! Хотя Дорожкин со старшиной все равно собирались. Так что можем и с ними… Володь! — невольно заглянув в постановление, Ревякин вдруг хлопнул себя по лбу. — Это ты на судебно-психиатрическую экспертизу печатаешь?

— Ну да.

— Шалькина в Тянск повезешь?

— В Тянск, в психушку, — закрыв сейф, обернулся Алтуфьев. — Ты чего хотел-то?

— Да понимаешь, на заочном учусь в Ленинграде… — оперативник пригладил волосы рукой. — Через неделю на сессию. Мне б это… учебник хоть какой почитать. Ты бы не мог — в библиотеку? В нашей-то ничего на эту тему нет.

— И не надо ни в какую библиотеку, — со смехом заверил Владимир. — Юридическая литература, друг мой, чай, и у меня найдется. «Советское уголовное право» подойдет? Меньшагина и Вышинской.

— Спрашиваешь!

Радиола в клубе была солидная — «Дайна». Да еще к ней Максим присоединил по особой схеме большие динамики, списанные из кинобудки, потому звук стал что надо! Кроме радиолы и пластинок еще имелся и магнитофон. Старый, он все время капризничал, а магнитную головку приходилось постоянно протирать одеколоном. Тем не менее как-то выкручивались, когда не было духового оркестра.

А вот когда был, тогда — да! Но это по праздникам только — оркестр. Нынче же, как всегда, — радиола: «Бабушка, научи меня танцевать чарльстон»! Ну и подпольные буги-вуги…

Компанию приблатненных парней Макс заметил сразу же, как только пришел. Сидели на скамейке у танцплощадки, курили. Не очень-то взрослые — лет по четырнадцать-пятнадцать, — но уже много чего о себе думающие.

Длинный, с начесанным коком на голове, в синих зауженных брючках — Леха Кошкин из девятого «А», нынче перешел в десятый. Ботинки на «манной каше» — где только такие взял? — модная курточка на застежке-«молнии», с кокеткой и накладными карманами. Такие курточки в Москве называли «ленинградками», а в Ленинграде — «московками». Еще «хулиганками» звали. Не то чтоб стиляга, а так… около. Но любил, чтоб его звали Алексом.

Рядом — совершенная противоположность: коренастый, стриженный ежиком второгодник Курицын, одетый всегда одинаково — старые широкие штаны и серая бесформенная рубаха, больше напоминавшая тюремную робу. Круглое, ничего не выражающее лицо.