Тайна смуты

– Так тебе новое дело по силам и чести готово. Искать ляшского беса некогда будет. Только поначалу в баньку тебе надо. И мясца для сил вкусить. И вот ещё – в сей низовой сряде пока тут на Москве тебе лучше не ходить. О низовых-то черкасах совсем дурные слухи приходят.

На то ничего в защиту своих запорожцев Тарас ответить не мог – сам видел, с чего и не дурные, а самые страшные слухи могут теперь тянуться.

– Пока отсыпался ты тут на сундуках, мои-то швецы тебе уже справили сряду. Жильцом боевым будешь, – уже повелевал, а не просто предлагал Андрей Оковалов. – Так и отвечай, если спросят: «Жилец я»… И вот чубину твою, уж не противься, дай подрезать хоть на два вершка, чтоб из-под шапки не выбивалась. Потом нарастишь в дороге, когда на Сечь обратно захочешь…

И пригляделся вновь Андрей Оковалов к Тарасу: не захочет ли тотчас… И вздохнул с облегчением.

И вскоре Тарас – мытый, сытый и в добрую московскую обнову одетый – стоял уже перед князем Воротынским в его верхней светлице, как однажды уже случилось, и князь, уведомленный в подробностях о всех подвигах Тараса купцом Андреем Оковаловым, главным поставщиком лучшей снеди в княжескую усадьбу, смотрел на него и доверял словам купца.

А думал князь все о своём. Задумка Воротынского про Тараса удивляла и смущала самого́ многоопытного князя: как только такое в голову лезет! Однако ж оправдывал её тем, что уже подустал от замятни, коей конца и края нет, а от усталости всяким опасениям нет и отпору.

Передал тайно князю Воротынскому глава московской Думы князь Фёдор Мстиславский, что нынче ночью и так же тайно собирает лучшие умы-головы у себя дома на совет. И чтобы наезжали не скопом, а по очереди о двоенадесять конь. «Каким ждать?» – спрашивал Мстиславский. Князь Воротынский выбрал быть последним, ибо сразу пришло на ум, что иные последние станут первыми. Выходило ему прибыть к началу третьей стражи.

И пророком не надо слыть, чтобы знать, за чем дело. Уж сколько вздыхали и шептались вотчинники. Однако ж только Богу известно, что Мстилавский кровей литвинских сам у себя задумал – лучше побдеть и даже перебдеть… Вдруг с Шуйским на особу сговорился!

– Про то, как ты зайцем неуловимым носился, волков загнав, – уже слыхал, – сказал Тарасу князь Воротынский. – А белкой по стене колокольни снаружи взлететь можешь?

– Білка-то за кору і гілки чіпляється, а де вони у церкві?[98] – толковый встречный вопрос задал Тарас.

– На стену усадьбы тебе подсобят-подсадят на шестах, а колокольня выше там рублена она, – толково, без гонору и князь отвечал, ибо не пуганый холоп нужен был ему сейчас, а опытный разведчик. – Поди с моими жильцами, покажут тебе. Вернёшься – скажешь как есть, горазд или нет.

Два княжьих воина улицами да петляя довели Тараса, показали. Вновь удивлялся Тарас: и у Москвы стены крепки, да и сей усадьбы ничем не слабее. Что ж выходит: коли град приступом брать, так потом и сия усадебка столько же ещё продержится. Может, потому ляхи и берут Москву на измор, что возиться с ней – аки со смертью Кощеевой?

Церковь с колоколенкой, считай, служила угловой башней укреплённой усадьбы князя Мстиславского.

– Так как, молодец, осилишь? – вопросил потом Воротынский.

– Коли до зрубу підсадять – далi легшее, – доложил Тарас князю. – Тiльки два добрих шевських ножа ще потрібні[99].

– Каких? – поднял бровь Воротынский, не зная малоросского слова.

– Сапожных, – подсказал боевой холоп Воротынского, из казаков.

– Будут тебе сапожные крепкие, – пообещал князь. – Разумею, что на них, как на когтях, по срубу потечёшь. А теперь слушай. Заберёшься под колоколы – сиди тихо, как таракан запечный. И гляди в оба на палаты княжеские. Коли выстрел услышишь, а из окошка стекло высыплется, сам выстрелишь из самопала на колокольне. Не рухнет окошко, а один только выстрел будет слышен – то же делай, пали тотчас. Тут мои жильцы набегут. А ты тогда уж пали по тем, кто их скидывать со стены начнёт. Пуль и зелья отвешу. Уяснил?

Задумал-таки князь приступом усадьбу Мстиславского брать, коли Мстиславский соблазнит, да на измену возьмёт. Сам уже приготовил сунуть глубоко в пояс маленькую, но удаленькую голландскую пистолю. А и рота жильцов была готова ночью рассыпаться по улицам, а по сигналу – разом собраться с оружием и лестницами.

– Да не засни там, на колокольне-то, – тогда конец света разом проспишь, – предупредил князь напоследок Тараса.

– Так я так встану, батька князь, на дзвіниці, що, коли засну, так впаду зверху i розіб’юся[100], – пообещал Тарас.

Князь приподнял обе брови, крякнул и сказал:

– Ну, добро! Иди с Богом! Жаден на награду не буду.

И до ночи уж Тараса не отпускал, а в начале первой стражи велел дать Тарасу кусок варёной осетрины.

По дороге сумрак тревожной московской ночи копился в душе князя Воротынского, отливаясь в тяжесть пушечного ядра. Еле донёс он – и выкатил то ядро прямо с порога палаты, даже не глянув, кого же собрал глава Боярской думы князь Фёдор Иванович Мстиславский, и не поздоровавшись с честным собранием, на кое нарочито припозднился.