Тайна смуты

– Так и, честные отцы, кого нынче распинать будем? – прогремел он разом, не поднимая бровей.

Собрание качнулось при круглом, нерусском столе, а сам хозяин дома и московской Боярской думы аж заскрёб лопатками по высокой спинке главенствующего седалища:

– Вот так маханул, княже Иван Михайлович! – сделал он вид, что принимает непростую шутку последнего гостя. – Ты поначалу присядь, дух переведи, а то, видать, ныне по улице-то не безопасней езжать, нежели по большой дороге. Невольно заговариваться станешь при виде теней ночных… А мы тебя особо послушаем.

Тут князь Воротынский приметил, что оставлено ему пустое место по правую же руку думского главы – неспроста уважили, дожидаючись…

– Да пока рассаживаться стану, мне уж твой ответ, князь Фёдор, знать любопытно, – продолжал в том же мрачном духе князь Воротынский, двигаясь вкруг стола и примечая также, что холопов двинуть кресла нет, – слишком уж потаёнен сбор. – Я вот смотрю: ночь на дворе, псы дурно поют не к добру, и у нас тут вроде как не Дума, а целый Синедрион собирается на неизвестное тайное судилище, о коем и кесарю знать не дано. И так и в Ерусалиме однажды уж бывало… Ночью добрые дела не замышляются, князь Феодор Иваныч… Выходит, судить да распинать кого-то невинного будем. Не Русь ли?

И опустил своё громоздкое тело на седалище. И посмотрел. На столе, до коего ещё руку протянуть, раз кресло никто позади не подвигал, стояли только одинаковые златые чары с мёдом. Но до здравиц или поминов было ещёдалеко.

Оглядел князь Воротынский собрание. Сидели все без шапок высоких, горлатных, без ферязей богатых, а лишь в кафтанах атласных – то понятное дело, не в царских очах звездами отражаться, а и друг перед другом – повода нет. Только на Мстиславском мерцала шитая золотно-сребряными узорами тюбетейка! «Эк, царем да татарином Симеоном, новым Бекбулатычем себя видит!» – усмехнулся опять Воротынский. Никому и ничему не удивился, а только – тому, что сидит тут как ни в чём не бывало и князь Василий Масальский-Рубец: «Сей-то ворон из воровской Думы откуда? Как в Москву ночью вошёл? На бесе, что ли, через стену из Тушина перелетел?»

По левую руку от князя Мстиславского расположился отменный воевода князь Андрей Васильевич Голицын. Правее князя Воротынского – другой славный и удачливый воевода, князь Борис Михайлович Лыков-Оболенский. А считай, прямо напротив – от всей силы Романовых представитель, умный говорун Иван Никитич Романов.

Вот он-то, переглянувшись с Мстиславским, и взялся увещевать Воротынского.

– Мы-то твою скорбь, князь Иоанн Михалыч, разумеем и разделяем. Мало чьи вотчины, как твои, южные, так безбожно разорены ныне, – начал он в сочувствии полном. – Так ведь и князю Борису-то Михалычу, – он кивнул в сторону Лыкова-Оболенского, – разве не тошно глядеть со стены, как у Тушина его Троицкое, жалованное за подвиги государем нашим, теперь разоряется и в мерзость запустения ворами приводится? Вся Русь нынче такова. Кто ж её распинает? На кого ты понапраслину наводишь? На себя же с горя! Не распинать мы Русь собрались, а спасать ее. А почто ночью и тайно, сам знаешь.

Вести-то последние слыхал? Князь-то Скопин-Шуйский в Новгороде ратных людей с пятин собрать послан да со свейским кесарем Карлом о наёме войска против Вора договариваться, а его уж новгородчи смертью пугают. Боятся, как бы Москва сама с Карлом не сговорилась против них… Им бы под свейского аль иного короля-нехристя целиком лечь любо, абы только барыши с жидовским прибытком иметь, хоть и русские на вид и наречием! Ганзейцы, а не русские, мать их так! Недаром их, новгородочей, государь Иоанн Васильевич кровавой баней отмывал, да черного кобеля не отмоешь добела! А где нынче самая сильная смута и крамола, знаешь же сам! На Пскове. Псковским-то купцам-скобарям под немца-нехристя лечь – как шлюхе полковой под наёмного сотника! Абы только с немцем торговать невозбранно ради выгоды. Ещё Русь под ханами была, а они ж к себе рыцарского коменданта звали из Ливонии. С ними князю Александру Ярославичу, победителю Невскому, приходилось разбираться, а и у Иоанна Васильевича потом едва рук хватило… А ведь тоже русские. Уж если Русь вся – вот они, окольные да опричные Новгород и Псков, то уж верно – распинать надо…