Тайна старинной миниатюры

Но иностранец заходить отказался. Они стали препираться, а потом я услышал, как хлопнула дверь и понял, что они всетаки вошли к Петру Ильичу. Тогда я закрыл квартиру тетки и по-тихому стал спускаться, чтобы подслушать. Но не успел, этажом ниже кто-то открыл дверь, я испугался и снова помчался наверх и окончательно заперся в квартире моей тети Таи. А потом спустя время услышал крик, что Петра Ильича убили. Тогда я вообще затаился. Когда тетка пришла, я притворился спящим. Ну, а она мне чего только не понарассказывала. Вы ведь ее знаете!

– Так, идем в полицию, ты должен все рассказать следователю! – решительно произнес Костя.

– Зачем? – испугался Алексей. – Я ведь почти ничего не знаю.

– Это ты-то ничего не знаешь? Вон сколько нам рассказал! – возмутилась Маша. – Из-за тебя Толик сейчас под следствием, сидит в СИЗО. Нам его надо спасать в первую очередь. А уж о поиске настоящего преступника я вообще молчу!

– Ты не трусь! – ободрил Воробьева Костя. – Мы ничего не скажем о краже миниатюры. Скажем, что этот иностранец пытался тебя уговорить, но ты ничего не украл для него, а на лестнице, когда он снова к тебе пришел, он встретил Петра Ильича и, они начали препираться, а ты убежал к себе домой. Мы ведь успели незаметно вернуть миниатюру в музей, об этом нас попросил Петр Ильич.

– Тебя, дурака, жалел, – вклинилась Маша. – А ты не хочешь помочь найти настоящего преступника!

– Да я-то что? Я готов! – забормотал Алексей. – Надо так надо.

Когда следователь Филькин услышал рассказанную ребятами историю, то страшно огорчился.

– Ну, ребята, глубоко вы копаете! Все так хорошо сходилось. И преступник пойман, и дело раскрыто! Теперь, благодаря добытой вами информации, надо все заново начинать. Главное, что ничего не известно. Еще и иностранец этот! А ты не придумал его, случайно? – Филькин с надеждой вперил суровый взгляд в Алексея. Тот даже съежился на стуле. Но в дело вмешался Костя:

– Разговор с этим иностранцем слышал и наш сосед снизу. Я вам, кстати, о нем говорил, а вы меня слушать не захотели!

– Ладно-ладно, – пробурчал следователь. – И его я тоже допрошу. А пока – брысь из кабинета! Дайте, наконец, профессионалам делом заняться. Путаются тут, понимаешь, под ногами всякие! Идите-идите! Выпустим мы вашего Толика. Ишь, защитники нашлись! И не воображайте о себе слишком много, Шерлок Холмс и мисс Марпл! Мы тут тоже не зеваем. Вон сколько всего нарыли по связям Петра Ильича. Поищем вашего иностранца.

Алексей внимательно перечитал свои показания, которые он дал в письменном виде, и подписал документ.

– Пойдемте, – сказал следователь Филькин, забирая показания Алексея, – мне к начальнику еще надо зайти, доложить о новых фактах.

Когда ребята вышли из кабинета и дошли до проходной, Костя неожиданно вспомнил о забытом в кабинете рюкзаке.

– Идите, я вас догоню.

Но догонять ему никого не пришлось. Воробьев, выскочив из отделения полиции как ошпаренный, стрелой умчался прочь, а Маша уселась на лавочку в сквере напротив.

Когда через некоторое время к ней присоединился Костя, вид у него был загадочный и радостный одновременно.

– Идем домой! Появилась новая информация! – таинственно прошипел он ей на ухо. – Нужно обсудить открывшиеся факты.

1619 год, январь-май

Густав приготовился к отъезду домой. Его багаж не стал более увесистым со времени прибытия в Англию. Все те же две бесценные книги, полученные в наследство от мэтра Рено, и кое-какая одежда. Правда, прибавились еще две книги, подаренные Николасом Хиллиардом и картина, написанная Исааком Оливером. И немного деньжат, полученных за редкие заказы. Конечно же, время для путешествия было не слишком подходящим, но не он его выбирал.

В последних числах декабря Николас подхватил простуду. Сначала думали, что он выкарабкается, но недуг оказался сильнее старого мастера. К пятому января Николас уже не узнавал никого из близких. Ночью, очень тихо, как будто не хотел никого побеспокоить, он ушел из жизни. Похоронили его седьмого января.

На кладбище было безлюдно, а морозный ледяной ветер пробирал буквально до костей. У вдовы Николаса, Элис, слезы замерзли на щеках и в ярких лучах январского солнца сверкали подобно бриллиантам. Лоуренс – сын покойного – был спокоен и сдержан в проявлении эмоций. «Впрочем, как и в своем творчестве», – ехидно подумал Густав. Он ничего не мог с собой поделать. Все христианские истины о любви к ближнему забывались, стоило ему только подумать о сыновьях Исаака Оливера и Николаса Хиллиарда. Что Питер, что Лоуренс были только бледными и посредственными копиистами своих знаменитых отцов, но именно они являлись их законными наследниками.

По его мнению, они ничего не переняли от своих родителей в плане творчества. Им просто не дано было постигнуть ту глубину, которой всегда отличались работы их отцов. Густава выводило из себя пренебрежительное отношение этих «сынков» к своим родителям. И тут ничего нельзя было поделать. Им достались не только имя, но и заказы. А ему – воспоминания и полученные знания.