Тайна старинной миниатюры

– А, юные соседи Петра Ильича! – воскликнул Иванишин при виде начинающих сыщиков. – Хотите узнать новости? Что ж, у меня есть чем вас порадовать. Петр Ильич вышел из комы! Правда, пока еще не может говорить, слаб, да и память к нему не возвратилась. Врачи говорят, должно пройти время. Конечно, может и худший прогноз сбыться, пока нет полной гарантии его выздоровления, но будем рассчитывать на лучшее!

– Ура! – завопили радостно дети. – Как здорово, что мы к вам сегодня пришли!

– Ну, раз у нас праздник, то давайте его отметим вместе! – Владимир Кузьмич выразительно приподнял в руке пакет с продуктами. – Есть сыр и колбасы в нарезке, прекрасный хлеб из пекарни, а также изумительный торт. Приглашаю к себе на чашечку какао, друзья!

Когда сытые и довольные ребята вышли из-за стола, они наконец-то решились озадачить профессора своим вопросом о гербах.

– Так-так-так! – запыхтел Владимир Кузьмич. – Интересно-интересно! Но так с ходу ничего не скажу. Здесь, конечно, есть к чему придраться…

– А почему их два? – заинтересовался Костя.

– Так платье свадебное, – объяснил Иванишин. – В те давние времена так часто делали: нашивали герб невесты и герб жениха. С гербом невесты более-менее понятно. Это герб цеха ювелиров. Видите, на красном фоне кольцо, а в центре кубок? Эти предметы говорят о принадлежности к профессии ювелиров. В Средние века люди объединялись по профессиям в цеха. Это очень много значило в жизни общества тех лет.

– Ха! А у булочников тоже был свой герб? – засмеялся Костя.

– Да. Очень часто изображали крендель. Его можно увидеть и сейчас на вывесках – это отголоски Средневековья. А в те времена такие вывески были у каждого цеха. У оружейников на гербах обычно помещали скрещенные мечи, у рыбаков – рыбу. Понимаете, ребята, с первым гербом мне все понятно, а вот второй меня озадачил. С ним, думаю, придется повозиться. Поищу сегодня вечером по справочникам. Меня в нем коечто смущает. Видите, сверху расположен шутовской колпак. Это очень странно. Обычно там располагался рыцарский шлем.

– А может, это герб цеха… шутов? – спросила Маша.

– Э-э, нет, Машенька. Шуты – это был штучный товар. Некоторые из них были умнейшими людьми. Хороший шут был на вес золота! Слава о некоторых дошла и до наших дней. Например, шуты царя Петра I – Вимени и Лакоста. Вимени – это прозвище. Он любил часто повторять «вы меня», только смягчал, как многие иностранцы буквы, вот и получалось «вимени». Поговаривали, что он был знатного рода и очень образован. Петр любил с ним беседовать, так же, как и с португальцем Лакостой, знавшим несколько языков. С ним Петр особенно любил вести религиозные споры. Такие вот дела. В общем, шутовского цеха не существовало.

– Владимир Кузьмич, – попросил его Костя, – а не могли бы вы проверить про этот шутовской герб информацию? Может быть, что-то найдете? Нам это нужно…

– Вижу, ребята, непростой у вас интерес. Никак в сыщики метите? – Костя слегка замялся при таких словах, он совсем не хотел раскрывать свои намерения. Но профессор не стал дожидаться ответа: – Ладно-ладно, посмотрю. Но прошу вас, пожалуйста, будьте осторожны. Завтра утром жду вас перед занятиями у моего подъезда.

1642 год, начало октября – 1649

Вот и отзвенели свадебные колокола. Элизабет, дочь Одетт от первого брака, стала мадам Бартон. Конечно же, ей давно было пора выходить замуж. Да и против жениха особо сказать было нечего. У Генри были деньги – ему оставила небольшое наследство Арабелла. Да и на службе у Страффорда он кое-что приобрел.

Год назад, заехав к Густаву по дороге в Париж на несколько дней, он задержался на два месяца. Сначала ссылался на простуду, которую подхватил, переплывая на легком суденышке через Ла-Манш, потом на то, что летом в Париже делать нечего…

Но Густав сразу же разгадал все его увертки. Он и сам был когда-то безумно и безнадежно влюблен, поэтому отцу семейства даже не надо было видеть влюбленные взгляды, которыми обменивались Генри и Лиззи, чтобы раскусить истинную причину задержки этого красавчика в их сельской глуши. Густав напрямую сказал старому знакомому о том, что не нужно сбивать с пути Лиззи, и посоветовал Генри скорее отправляться в Париж.

Так и сложилось, что в начале июля тот все-таки покинул Руан. Перед этим он ухитрился наедине побеседовать с Лиззи и так запудрил ей мозг, что она больше ни на кого и смотреть не хотела. Сказала, что будет ждать возвращения Генри, а если он не вернется через год, то уйдет в монастырь.

Потянулись тоскливые дни, Элизабет с каждым днем становилась все более хрупкой. Черты лица у нее утончились, а лицо стало нежным, как у ангелов на церковных фресках.

Одетт, каждый раз укладывая спать малышку Кэтрин, которой уже исполнилось четыре годика, тихо плакала у кроватки перед тем, как прийти в спальню к Густаву. Она думала, что он ничего не слышит и ни о чем не догадывается. Глупышка! Ему не нужны были уши, чтобы слышать, он ощущал сердцем страдания Одетт по поводу положения ее старшей дочери. Но унять душевную боль жены и Лиззи он не мог.