Тайна стеклянного склепа

Я переступил порог и вдруг услышал истошный крик из помещений, располагавшихся за лестницей. Меня точно ветром понесло вперед, я пересек холл, распахнул одни двери, другие, следуя на звук. И оказался в кухне. Одна из горничных лежала, распростершись на полу у ножки массивного стола из дуба. Над нею склонилась другая горничная, испуганно она прижимала руки ко рту. Из-под пальцев ее разносились во все стороны самые неблагозвучные сочетания нот, глаза были расширены, волосы выбились из прически.

Мой взгляд упал на юбку той, что была без сознания. Ткань задралась, а меж складками блестели две железки. Две до блеска начищенные стальные ступни, в точности повторяющие костный остов человеческой ноги.

Увидев мой изумленный взгляд, вторая горничная поспешила натянуть черную юбку на протезы.

Это стыдливое движение заставило и меня устыдиться. Я замешкал — броситься ли на помощь к упавшей или же избавить девушек от своего назойливого присутствия? По лицу второй я ясно понял, что стал свидетелем того, что видеть, быть может, мне не положено. В воздухе раздалось шипение, щелкнуло, будто включился радиопередатчик, потом вновь зашипело.

— Стойте, где стоите, Герши, — громом разнесся по кухне металлический голос Иноземцева. Я поднял голову. Доктор словно говорил откуда-то из-под потолка, используя не то рупор, не то какую-либо еще систему усиления звука.

Внезапно его белая, затянутая в медицинский халат фигура выскочила из оказавшегося за моей спиной высокого зеркала, пронеслась мимо меня со столь поразительной ловкостью, что я отшатнулся к порогу. Лицо тщательно перебинтовано, оставались лишь узкие прорехи для глаз и носа. Ни хромоты, ни старческой неспешности. Доктор на лету подхватил лежащую горничную, руки и ноги ее свисали, как у поломанной куклы, — локти и колени неестественно выгнулись. И поволок к другому, стоявшему напротив, зеркалу, — их здесь имелось тоже в количестве четырех штук, аккурат смотрящих друг на друга. Я успел лишь заметить, что из-за воротника девушки вывалился клубок проволоки. Зеркало вдруг провалилось внутрь, будто штора, и он исчез в черном пространстве.

— Он ее починит, Эл. Будет как новая.

Я обернулся, словно кипятком ошпаренный. Мне казалось, Зои не сможет подняться как минимум до завтрашнего утра. Но увидел перед собой ее по-прежнему чуть поддетое презрительной усмешкой лицо и не поверил глазам. Она была выше дюймов на десять, подбородок высоко поднят, статью могла бы посоперничать с примой Парижской оперы, никаких опущенных плеч и юношеской сутулости. Она стояла, опершись о дверной косяк, держала в руках маленький ножичек и яблоко.

— А ты разве не знал? Мы здесь все его куклы.

И она, приподняв полы ночного халата, ниспадающего до самого ковра, вытянула точно такую же ступню, какая была у горничной. Только ступни у Зои были обуты в мягкие тапочки.

— Идем, — махнула она ножичком. И добавила, жуя: — Идем в гостиную, я расскажу тебе кое-что.

Она уселась на софу напротив меня. Уселась как самая настоящая леди, спина по-прежнему прямая, точно шпага, яблоко отложила на столик, пальцы опустила на колени, глаза устремила в пол.

— Давид наш родился безруким, — начала она. Только сейчас я понял, что говорила она со мной по-русски. — Ну или его укусил тарантул в младенчестве, никто теперь и не знает, что с ним стряслось в этих… брр… песках-каракумах. Напрочь не было левой руки, вот досюда.

И Зои детским задиристым движением провела ребром ладони по плечу.

— Папа` как только усыновил его, так с катушек, говорят, и слетел. Непременно хотел пришить руку. Чего только не перепробовал. Лет сто трудился. И стал непревзойденном мастером в ремесле чинить людские тела.

Я слушал во все уши, чуть дыша, с жадностью собирая части мозаики, которую позже примусь терпеливо складывать, запоминал каждое слово и считывал с лица девушки каждое движение мускулов. Порядковые числа множились.

— Все здесь: горничные, садовники, плотники, даже кузнец, — продолжала она, — все — абсолютно все, до одного — калеки. Он собирал их в течение десяти лет и продолжает собирать. И проводит над ними свои чудовищные эксперименты. Калеки эти не перестают быть калеками, но счастливы до чертиков иметь отнятую безжалостной природой конечность или новое восковое лицо. Есть и те, которым мой папа` изменил извилины в мозгу, сделал кого поглупее или поумнее, кому как любо. Прямо в голову проник, наставил там проводов всяких. Цельный дом калек, Герши. Калек, преданных папеньке, беззаветно ему служащих и готовых убить, если тот прикажет.

— И вы тоже? — выдохнул я.

Вместо ответа она поднялась, повернулась ко мне спиной и сняла до пояса халат. Нежно-голубой шелк скользнул к крестцу, обнажив стальные позвонки, идущие от черных стриженых волос, вдоль шеи, меж лопатками вниз к пояснице. От позвонков расходились стальные дуги ребер. Начищенная сталь поблескивала в лучах полуденного солнца.