Тайна стеклянного склепа

— Бумер — участник гонок. В Оклахоме погнали индейцев — не злобных апачей, на сей раз кикапу — обратно в резервацию в Мексике. А их земли отдавали просто так. Почти просто так. Участие стоило от сотни до тысячи долларов. Нужно было собрать весь скарб, погрузить на телеги, прибыть на место старта и по сигналу помчаться быстрее ветра и вогнать в землю знамя с собственным номером. Успел — земля твоя.

— Лотерея, — многозначительно сверкнул глазами писатель.

— Ага, она самая. Девчонка — супруга дока — поняла, что обманута и решила проучить тех нехристей, которые заранее на облюбованный ею участок прибыли. Речка, холмы, небольшой участок равнины, плодородная почва. Она все загодя подсчитала. На участке тамошнем деревня индейская стояла, с жителями она успела свести дружбу, решила оставить их при себе, мол, сотрудничества ради. Один мальчишка был при ней вроде переводчика. А знамя вогнал фабриканец какой-то…

— Фабрикант, — поправил Бенкс.

— Фабрикант, — подхватил Ласко, — который тотчас племя кикапу выставил вон. Барышня была, оказывается, на редкость смышленой. Это сейчас мы ее все знаем под именем Зои Габриелли — медиума и спиритуалиста.

Я не смог скрыть улыбки и понимающе кивнул.

— Отчаянная девица, — вставил Бенкс, указательным пальцем придерживая усы. — Она такое представление устроила вместе с доктором и пареньком-кикапу — Хуанито, кажется, звали, лет шестнадцати был, тот что переводчиком за ними увязался. Да и с увечным сынишкой доктора нашел общий язык. Вот они втроем задумали извести новых хозяев.

При имени индейского мальчика меня передернуло. Я вспомнил высокого индейца с неподвижным лицом, что работал садовником у Иноземцева. Возможно, сейчас мне наконец откроется тайна левой руки Хуанито, безжалостно отрубленной.

— Может, сам дальше? — рассердился Ласко, грозно воззрившись на писателя.

Тот вскинул руку:

— Нет, нет, валяй ты.

Фермер досадливо повел бровями.

— Я был там, ты не был. Дай досказать. — И вновь обернулся ко мне. — Я устроился к фабриканту чернорабочим. Все видел, все слышал вот этими самыми глазами и ушами. Док с миссис Габриелли соорудили в густых зарослях ущелья неподалеку нечто похожее на большой рог из стальной пластины, собрали несколько ящиков с динамитом, вырыли для каждого глубокую яму, тоже поблизости от стройки. Она явилась к нашей стоянке в образе Духа, какого очень почитали индейцы. В одеянии из шкур и с синей, как небеса в ясный полдень, кожей.

— С синей кожей? — воскликнул я, и чуть было не добавил: «Как у самого Ваджрадхары, Вишну и…?!» Но вовремя себя остановил. Обернулся. В холле, где стояли столики, уже собиралась вечерняя публика — постояльцы, прохожие, зашедшие перекусить, завсегдатаев прибавилось. Кто-то читал свежий выпуск «Нью-Йорк Таймс» и конкурирующую с ней «Нью-Йорк Вордс», кто-то с шумом обсуждал новости биржевого рынка с Уолл-стрит. Солнце окончательно село. И официанты, количество коих тоже значительно увеличилось сообразно количеству посетителей, носились туда-сюда, принимая заказы, разнося подносы с выпивкой. К потолку поднялось большое облако сигаретного дыма и застыло серым смогом, ореолом клубясь в отсветах фонарей Эдисона, которыми здесь освещали. Фечер достал трубку и начал набивать ее табаком.

— Верно, то была краска? — предположил я.

— Ага, как же! — выпустил густое облако дыма изо рта. — Все тоже так решили. Чтобы добиться такого оттенка кожи, она ежедневно выпивала унцию питьевого серебра.

— Ах! Но ведь коллоидное серебро крайне опасно! Это яд! — Я опустил голову, с ужасом вспомнив сколько буддийских божеств изображались с синей кожей. И отчего Элен Бюлов пришло в голову красить себя в синий? Зачем? Что за загадки вселенной?

Тут подошел официант и поставил перед нами по стакану виски, хотя я не помнил, чтобы кто-нибудь из нас заказывал что-либо. Я не прикоснулся к нему, а мои собеседники без церемоний, точно по команде тотчас проглотили свои порции. Фечер велел принести еще.

— То-то и оно, что яд. Потом она это поняла, когда загибаться стала. Но прежде успела такого страху нагнать на всех. Такие спектакли устраивала! Расхаживала синекожей сиреной с обритым черепом, вся изрисованная татуировками. На тощем тельце — тряпица вокруг пояса, и все, на плече грозный орлан восседает, из пальцев искры сыплются, изо рта огонь. И синяя-синяя. Подходила прямо к костру, рядом садилась, и давай фокусы показывать. Был у нас один, как околдованный за нею в лес пошел. Что и говорить — потом с катушек слетел. Все зубами перестукивал, повторяя: «Она синяя, синяя! Я ее кожу пальцами тер — это не краска. Она с небес явилась».