Тайна стеклянного склепа

— Бросьте, Эмиль, эти сказки! — разозлилась Элен. — На кону три жизни. Если вы не вмешаетесь, мы погибнем. Давид потерял веру во все с тех пор, как произошла та катастрофа. Погибли многие и его работы, погибла надежда, что он станет первым человеком, чьи портреты будут носить живые люди, а не наоборот, понимаете? Он мечтал рисовать красивых людей, идеальные лица. Он мечтал избавить мир от уродства, но… случилось… то, что случилось. Это решение Ванечки — погубить такой дивный замысел.

По щекам Элен текли горькие слезы.

— Вам нужно вырвать его из плена прошлого. Вы обещали помочь. А остальное я возьму на себя. И Зои тоже…

— Но как мне удастся уговорить юношу последовать за мной? Он наверняка считает меня сумасшедшим.

— О нет! Он присутствовал при некоторых ваших с доктором беседах, проникся душой к вашей удивительной философии.

— Но я замыслил убийство!

— Он этого не знает. И искренне успел к вам привязаться… Он очень робок и застенчив. Это все из-за проклятого увечья. Он бесконечно любит людей, но близости с кем бы то ни было боится. Единственно только общество Ванечки он принимал… принимает без опаски. А вы смогли внушить ему доверие. Ванечка все ему так представил, будто вы по доброй воле поселились в такой камере. Все равно что как Диоген, ушли от мира в поисках себя.

— А бежал тоже по доброй воле, при этом, кажется, погубив Юлбарса, — проронил я с сожалением.

— Юлбарс, слава богу, отделался шишкой и парой кровоподтеков. Он сильный мальчик, потерпит. Тогда позабыла о нем совсем — моя вина, не закрыла вольер. Он ведь у нас все равно что член семьи, гуляет по оранжерее, никого не трогает.

— Я заметил, доктор его недолюбливает.

Элен вскинула удивленный взгляд. А потом, вдруг словно вспомнив что-то, закивала.

— Ах, да, да, Ванечка не привык до сих пор, так и есть… Ну вы согласны?

Я молча смотрел на Элен и не мог собрать в уме хоть одну-единственную вразумительную мысль. Как всегда, обрушилась на голову, точно снег в конце июля, закрутила, завертела, будто уличный балаганщик — игрок в наперстки. А я должен был протянуть руку к одному из стаканчиков и либо выиграть, либо проиграть. Тут надо было все хорошенько взвесить…

Видя мою нерешительность, она продолжила:

— Вы за полицию не беспокойтесь, никто на вас не заявлял. Доктор вообще смирился, что вы бежать умудрились. Да и не держал он вас силой — попросили бы, выпустил. И на меня не подумал, что я пособила в побеге. Вы ж решетку выломали тогда, ключом не воспользовавшись, вот он и решил, что просто настал час вашего выздоровления. А с Давидом отправитесь — тоже не воспротивится, только рад будет. Он ведь давно ему говорит, надо бы модель электромобиля опробовать на дальние дистанции. Сам ни за что не поедет, он, как сыч, годами из норы своей не выбирается, такой человек, что поделать. А если негодовать станет, так тоже ничего дурного сделать не сможет — участники гонки под протекцией полиции будут находиться, их никто и пальцем во время заезда не посмеет тронуть.

Вдруг меня осенило.

— Вы поспорили с доктором?

— Что? — Лицо Элен вытянулось, будто ее внезапно холодным душем окатили. Я даже было пожалел, что высказал свое предположение вслух.

— Вы хотите, чтобы пари состоялось?

Она опустила голову. И со вздохом качнула ею таким безнадежным движением, что я окончательно уверился — дело не в пари, все гораздо серьезней, а уж что к чему — позже разберусь.

— Да, — с наигранной бравадой бросила она, а я покраснел со стыда. — Да! Я хочу, чтобы он поборолся с вами за мою жизнь. Да! Я хочу мести, хочу, чтоб ему — этому дьяволу, монстру — неповадно было…

Лицо ее скривилось.

— Но Давида надо вытаскивать…

А потом разревелась так, что и впрямь началась горячка. И долго не могла прийти в себя, рыдала, всхлипывала, терла глаза. Насилу мне удалось остановить истерику.

— То, что говорят про него, — правда, — глухим голосом проронила она. — Он продал душу, вернувшись с того света. Вы небось успели узнать — весь город только и обсуждает, что его загробную жизнь, жизнь мумии. Вам не понять… Мы похоронили его, а через несколько месяцев он как ни в чем не бывало очутился в собственном кабинете, забинтованный и скрипящий, что несмазанная дверь. Сказал, мол, в тот день в лаборатории было пять человек. Четвертый — Давид, а пятым оказался служащий из конторы самого Эдисона, явившийся как шпион. Он-то и лег в могилу Ванечки, по ошибке… Тогда, поймав шпиона, Ванечка пришел в ярость. И устроил пожар. Сначала залил все кислотой, все образцы, макеты, аппарат, а потом поджег. Он не хотел никого убивать. Но позабыл, что в химических лабораториях следует соблюдать крайнюю осторожность. Но эта его странная черта характера — он может прийти в ярость по любому пустяку. Помните, ведь тогда что стряслось в Бармене? Я запросто могла погибнуть от бешенства…

— А как же Давид? Как ему удалось выжить?