Тайна стеклянного склепа

— И что ты с ними сделаешь? — не унималась Зои, тотчас же догнав меня и ловко запрыгнув на пассажирское кресло, кажется, она даже не сразу заметила, что я завладел рулем и уже вовсю качу по парку сам.

— Надо похоронить.

— О черт! Ты говоришь это так спокойно! Ты либо маньяк, либо совершенно бездушный.

Я не ответил, всецело отдавшись процессу управления авто. Я делал это впервые, может, немного неумело, но тем не менее старался в точности воспроизводить все действия, которые выполняла Зои, сидя за рулем. Старательно выжимал педаль сцепления и тормоза, немного добавлял и убирал скорость с помощью рычага акселератора, находящегося под рулевым колесом. Зои всегда его уводила далеко от себя: я подозревал, что скорость можно регулировать, а не выставлять сразу предельный максимум. Порой поглядывал на спидометр и амперметр, в показаниях которых ничего не смыслил. Было спокойней на сердце, если стрелки на обоих этих приборах взлетали не слишком высоко.

Должен признаться, вождение доставило мне бесспорное удовольствие. Ветер хлестал по лбу и волосам, огибая прямоугольное стекло напротив, в ушах стоял свист, сердце заходилось барабанным боем, когда я прибавлял скорости. Впервые я допустил мысль о предстоящей гонке без внутреннего содрогания.

Зои продолжала сыпать вопросами.

— Куда ты их везешь?

— На кладбище.

— Какое кладбище? Ты не знаешь города.

— Я бывал в Бронксе.

— Вудлон? Да ты с ума сошел — вести два трупа через весь Нью-Йорк. Сбросим их в Гудзон.

Язык так и онемел от обезоруживающей беспринципности девушки. Я лишь медленно повернул голову, переведя взгляд с переднего стекла на нее, — вложил все негодование в это движение. А мозг уже набирал обороты вместе с мотором. Все дело в ее родителях, внутренне ругался я. Бросили дитя, оставили без воспитания. Мать — авантюристка, отец — готов по головам ходить ради своих экспериментов и исследований, ни о чем ином думать не в силах. Девушка с малолетства видела вокруг лишь проявление бестактности и отсутствие культуры, поневоле впитала в себя все самое бесчеловечное, не зная иной формы жизни, кроме вечного хаоса.

Мы ехали почти молча, я перемалывал в голове произошедшее, Зои иногда делала попытки меня остановить, хотя и очень слабые, — какой-то части ее души доставляло удовольствие это ночное приключение, и она хотела довести его до победного конца. Но порой ее совесть пробуждалась, и она начинала взволнованно просить меня вернуться обратно, говорила, что один из убитых — сынок какого-то очень богатого перчаточника. Я равнодушно пожал плечами, невпопад спросив, как можно разбогатеть на перчатках.

— Дурень! У него три фабрики в Куинси. И если он завтра хватится своего дитя — мне конец.

— Он быстро найдет своего сына — мы оставим хорошие надгробия.

— Откуда нам их взять? О господи, Эл, ты сошел с ума? И откуда тебе известна дорога? — Она недоуменно оглядывалась кругом, когда мы въехали на узкий каменный мост, переброшенный через Гарлем-ривер.

Я монотонно повторил ответ, что уже был раз в Бронксе, и добавил, что даже знаю, как зовется этот мост — Хай-Бридж.

Еще не рассвело, когда мы подкатили к уже знакомой Джером-авеню. Ворота были притворены, но не заперты. Я рассудил, что не стоит оставлять места за рулем, поскольку девушка могла воспользоваться моим отсутствием и удрать, тогда бы не получилось преподать ей урок, поэтому велел ей самой открыть ворота.

Мы проехали вдоль аллеи, свернули направо, потом налево, я разглядывал местность, прикидывая, где было бы удобнее расположить молодых людей. Самым живописным местом оказалась лужайка между склепом, выполненном в египетском стиле, — со сфинксами, высокими колоннами, египетской вязью, черными дверьми и группкой могил с разнообразными надгробиями.

Я остановился и велел нести Зои лопаты. Она сначала возмущалась, шипела как змея, топала ногами, но, видя мою настойчивость, выраженную в молчаливой неподвижной позе и опустошенном взгляде поверх аллеи, согласилась принести инструменты.

Когда я принялся за работу, она уже забеспокоилась не на шутку. Совесть ее проснулась окончательно. Опустившись на колени, перед неподвижно лежащими парнями, она принялась искать в них хоть какие-нибудь признаки жизни — тормошила, хлестала по щекам, складывала ладони рупором и принималась кричать им в уши. С каждым мгновением ее действия были все тревожней, голос беспокойней. В конце концов ей удалось растолкать одного из них — того, кто получил удар под дых. Но он пребывал в том состоянии сознания, когда недостаточное количество кислорода делает человека чрезвычайно слабым и едва ли помнящим себя. Я был абсолютно уверен, что он помотает головой и опять провалится в небытие, поэтому даже не поднял головы, когда услышал стон.

— Боже! — вскричала девушка. — Он живой, живой! Смотри, шевелится.

Я выпрямился, вогнав лопату в край уже порядком глубокой могилы, и бросил равнодушный взгляд на своих жертв.