Тайна Святого Арсения

   Александр Николаевич пришел домой с душой, в которой что-то надломилось окончательно, надломилось так, что не склеить уже, не сложить. "Пропили государство и во влагалище немецкой курве запихнули, – без злобы, с холодной печалью связывал мысли Радищев, но они все не связывались. – Даже после смерти императрицы ее любовники продолжали насиловать эту землю и люд. Мне нечего уже делать в этой России, а другой России на земле нет".

   С тем же холодным покоем он налил в стакан яду, выпил без передыха, как можно выпить только спирт – и обожгла невероятная боль, пламя её нарастало, полыхало, пока в какой-то момент не оборвалось все и не утихло, исчезла боль, осталось только голубое небо, в котором уже не было несправедливости и зла, голубое и всеобъемлющее, как его вера в добро.

   33

   После венчания Потемкин с императрицей убежали на время в Царицыно – купили для души имение у Кантемиров, такой уютное, между холмов и курганов, голубых прудов, лесов, и широких ложбин.

   Потемкин перехватил императрицу у Васильчикова – для нее он станет просто "холодным супом". "Я был содержанкой, – будет жаловаться Васильчиков. – Так со мной и обращались. Мне не позволяли ни с кем видаться и держали взаперти. Когда я о чем-нибудь ходательствовал, мне не отвечали. Когда я просил что-нибудь для себя – то же самое. Мне хотелось Анненскую ленту, и когда я сказал об этом, нашел назавтра у себя в кармане 30 тысяч".

   "Холодный суп" бесцеремонно вылили, апартаменты в Зимнем обустроили для Потемкина, и он теперь подъезжал гордо к дворцу шестеркой резвых, выдавалось, безудержной и порывистой силы коней. Императрица отныне принадлежит только ему, особенно почувствовал это Григорий здесь, в Царицыно, где нет льстивых и лукавых придворных лиц, суеты и заморочек светских. Он мог позволить себе пройтись, взявшись под руки, живописными берегами прудов, где тишина всеобъемлюща и неизмерима, которую нарушить может разве хлопок хвоста по воде задиристого карася под камышом.

   Но государственные хлопоты, как надоедливый репейник, цеплялись и здесь. Не один час обсуждали они, что нужно сделать, чтобы не повторилась пугачевщина.

   При одном лишь упоминании о Пугачеве на императрицу каждый раз сильной волной накатывал какой-то липкий и холодный ужас. И не только потому, что пламя восстания охватило огромные пространства, и после Казани придворный мир мелко дрожал: пойдет или не пойдет мятежник на Москву?