Тайна трех четвертей

Джон оделся, взял странное письмо и сел на стоявший у окна стул. И снова прочитал его, качая головой. Вместо того чтобы посчитать обвинительные письма, посланные кем-то от его имени, не более чем шуткой и забыть о них, Эркюль Пуаро брал на себя обязательство раскрыть убийство.

Заплатил ли ему кто-нибудь за решение необычной задачи? Джон в этом сомневался. Как Энни, или Эгги, или как там еще ее звали, Пуаро решил сделать его жизнь еще более трудной и сложной. Теперь он прислал ему письмо с приглашением на «встречу», посвященную раскрытию тайны смерти Барнабаса Панди и, вне всякого сомнения, другим людям. И что еще хуже, письмо к Джону содержало весьма неприятную строчку: «Другие также будут присутствовать, в том числе и ваш отец, Роланд Мак-Кродден».

Джон не был глупцом. И уже довольно давно понял, что несправедливо оклеветал отца и Эркюля Пуаро. Теперь он знал, что ни один из них не имел отношения к письму, в котором его обвиняли в убийстве Барнабаса Панди. Ему следовало бы принести извинения, но Джон больше всего на свете не любил признавать, что был не прав, – и особенно сейчас, этим двум людям, чья работа иногда приводила к тому, что на людей надевали петлю.

«Я пойду на встречу, организованную Пуаро, – подумал он. – Это и будет моими извинениями. Возможно, я узнаю, кто отправил то злосчастное письмо».

Джон написал короткую записку, в которой уведомлял Пуаро, что будет в Комбингэм-холле 24 февраля, как его и просили, положил в конверт и уже собрался его заклеить, когда вспомнил про Каталину.

О, Каталина, его подруга-испанка. Вот уж здравомыслящая, находчивая женщина. И чертовски привлекательная. Она позволяла Джону приходить и уходить, когда он пожелает, не давила на него и не устраивала истерик. Она наслаждалась его обществом, но прекрасно обходилась и без него, как и он. Джон редко встречал людей, мужчин или женщин, которых считал себе ровней, но Каталина совершенно определенно принадлежала к этой категории: безупречная женщина, а теперь еще и безупречное алиби. Добрая старая подружка Каталина!

Джон вернулся к кровати и наклонился, чтобы достать связку писем, которую хранил под ней. Большинство из них были о короле Альфонсо XIII и ненадежности власти генерала Примо де Риверы[35]. Каталина была ярой республиканкой. Джон улыбнулся. Политика его не интересовала. Идеалы людей имели мало смысла, как он неизменно убеждался, и ничего не говорили об их подлинном характере. С тем же успехом можно судить о человеке по цвету и фасону носков или носовых платков.

Он выбрал письмо Каталины от 21 декабря 1929 года и засунул его в конверт, предназначенный Пуаро. Затем вынул записку и добавил постскриптум: «Алиби на 7 декабря прилагается».

* * *

– Господи, – воскликнула Аннабель Тредуэй. – Хоппи, что мне делать? Встреча здесь? Он даже не написал, сколько людей приглашено. Линор будет в ярости. Нам следует подумать о поставке продуктов, а у меня голова занята совсем другим – я даже не смогу поговорить с Кингсбери и поваром. Но… ради бога. Мне придется рассказать Линор, и… послушай, он говорит, что убийца будет арестован. Господи!

Хоппи поднял голову с колен хозяйки и вопросительно на нее глянул. Они сидели в малой гостиной Комбингэм-холла, куда вернулись после игры в мяч на лугу. Пес с надеждой смотрел на Аннабель, пытаясь понять, следует ли из ее слов, что она готова снова бежать из дома, чтобы поиграть еще немного.

– Мне страшно, – сказала Аннабель. – Мне так страшно. Я боюсь всего, кроме тебя, милый Хоппи.

Пес перевернулся на спину, подставив живот.

– А что, если Линор запретит Пуаро устраивать здесь встречу? – Как только Аннабель произнесла эти слова, она вдруг поняла одну очень важную вещь. – Ой! – воскликнула она. – Даже если она запретит, правда все равно выйдет наружу. Теперь уже ничего нельзя остановить, ведь в дело вовлечен Эркюль Пуаро. О, Хоппи, если бы не ты…

Она не закончила предложения, не желая тревожить собаку, произнося вслух слова о том, что она бы сделала, если бы только не боялась оставить его одного на всем свете. Линор он не интересует.

Айви говорит, что любит, но совсем иначе, чем Аннабель, для которой он член семьи – и нельзя отрицать, что так и есть. Таким же членом семьи был Скиттл.

«Однажды, – подумала Аннабель, – мир станет более просвещенным местом, и мы будем относиться к собакам не хуже, чем к людям. О, какая же я ужасная ханжа!»

И заплакала.

Хоппи повернулся, положив лапу ей на руку, стараясь успокоить, но она продолжала плакать.

– Посмотри сюда, Джейн. – Хью Доккерилл попытался вручить жене письмо, которое только что получил. – Обманщик, делающий вид, что он Эркюль Пуаро, снова написал. Я должен ему рассказать. Ну я имею в виду Пуаро.

Джейн положила груду чистого белья на спинку ближайшего дивана и выхватила листок из руки мужа.

– «Дорогой мсье Доккерилл, – начала она, – жизненно важно, чтобы вы и ваша жена Джейн участвовали во встрече в Комбингэм-холле…» – Остальное она прочла про себя и подняла глаза на Хью. – Почему ты думаешь, что письмо не от настоящего Пуаро?

Он нахмурился.