– Я так не считаю, – довольно спокойно возразил Юстас. – И мое мнение разделяет Милдред. Вы никогда не думали, Сильвия, что именно вы наводите на людей ужас? Ведь вы, в конце концов, убийца. Милдред может и не знать правды о вас, но мне она известна. Не беспокойтесь: у меня нет желания расстраивать ее, сообщая это. Однако мне, наверное, не стоит рассчитывать, что вы оставите меня в покое хотя бы на время, не так ли? В обмен на то, что я сохраню ваш секрет.
– Вы лжец! – Сильвия Рул побледнела, медленно опускаясь в кресло.
– Ничего подобного, – заявил Юстас. – Будь это неправдой, вы бы сказали: «Что вы имеете в виду?» или «Ради бога, о чем вы говорите?» Но вы прекрасно знаете,
В этот момент в гостиную вошла Милдред Рул, на лице которой застыло мрачное выражение, появлявшееся всякий раз, когда она оказывалась в обществе матери и жениха. Она не спросила, почему Сильвия стала пепельно-бледной, а от Юстаса исходит новая необычная энергия – прежде она ничего похожего не наблюдала. Она знала, что в ее отсутствие могло произойти нечто важное, но надеялась как-либо избежать этого. Недавно Милдред решила, что ей лучше ничего не знать о том, что происходит между матерью и Юстасом, не спрашивая о претензиях к мужчине, которого она любила больше всего на свете.
Она заметила письмо и разорванный конверт, которые держала мать.
– Что это? – спросила Милдред.
Если мать и была расстроена чем-то, не связанным с Юстасом, Милдред хотела знать, что произошло.
– Еще одно письмо от Эркюля Пуаро, – ответила Сильвия Рул.
– Он вновь обвиняет вас в убийстве? – с презрительной усмешкой спросил Юстас.
Сильвия протянула письмо Милдред.
– Прочитай вслух, – сказала она. – Здесь упоминаешься ты. И он.
– «Дорогая мадам Рул, – начала читать Милдред. – Жизненно важно, чтобы вы приехали на встречу в Комбингэм-холл, дом покойного Барнабаса Панди, двадцать четвертого февраля в два часа дня. Там буду я, инспектор Эдвард Кетчпул из Скотленд-Ярда и еще несколько человек. Тайна смерти Барнабаса Панди, интересующая всех нас, будет раскрыта, а убийца арестован. Пожалуйста, передайте приглашение вашей дочери Милдред и ее жениху Юстасу. Необходимо, чтобы они также присутствовали. Искренне ваш, Эркюль Пуаро».
– Я полагаю, что у нас нет способа выяснить, писал ли это письмо настоящий Эркюль Пуаро? – спросил Юстас.
– Что будем делать? – спросила Милдред. – Мы туда поедем? Или проигнорируем?
Она надеялась, что мать и Юстас хотя бы сейчас выступят вместе. В противном случае ее разум превратится в кусок льда, и она ничего не сможет воспринимать.
– Я не собираюсь в этом участвовать, – заявила Сильвия Рул.
– Мы должны поехать, Сильвия, – сказал Юстас. – Вместе. Разве вы не хотите узнать, кто убийца? Я хочу.
Джон Мак-Кродден коснулся женщины, спавшей в его постели, и попытался вспомнить ее имя: быть может, Энни, или Эгги. Она лежала на животе и смотрела в другую сторону.
– Проснись. Проснись, пожалуйста.
– Я не сплю. – Она перевернулась на спину и зевнула. – Тебе повезло. Я не люблю, когда меня будят в выходной. Хотя, если это ты… – Она улыбнулась и протянула руку, чтобы коснуться лица Джона.
Он оттолкнул руку.
– Я не в настроении. Извини. Послушай, у меня много дел, так что тебе лучше уйти.
Он получил странное письмо, и ему хотелось его перечесть, более внимательно. Однако Джон не мог сосредоточиться, пока она лежала рядом.
Женщина села, завернувшись в простыню.
– Ну ты просто очарователен. Ты всегда так обращаешься с девушками?
– Увы, да. Я не причиняю им вреда, но они всегда плохо к этому относятся. Не сомневаюсь, что с тобой будет так же.
– Полагаю, сейчас ты пообещаешь пригласить меня на свидание, как только у тебя появится возможность, и больше я никогда тебя не увижу, – с возмущением сказала женщина, и в уголках ее глаз появились слезы.
– Нет. Я ничего не обещаю. И не хочу приглашать тебя на свидание. Я получил удовольствие ночью, но на этом все: одна ночь. Ты больше меня не увидишь, если только мы не встретимся случайно. Уходя, можешь обругать меня, если так тебе будет легче.
После того как он произнес последние слова, она мгновенно исчезла из его комнаты. Несомненно, она будет считать его бесчувственным, и совершенно напрасно. Он поступил бы жестоко, если бы позволил ей уйти с надеждой на будущее. Когда Джон был много моложе, он встретил женщину – и уже через несколько мгновений понял, что будет любить ее вечно. Он никогда не испытывал ничего подобного ни к кому другому, ни прежде, ни потом. И никогда не говорил о своих чувствах ни единой живой душе, потому что они были слишком сильными, чтобы пытаться их описать; в любом случае никто бы не поверил, что такое возможно, если только сам не испытал столь бездонного желания. Люди, как правило, упрямо не хотят верить чужому опыту – только своему.