Тайна убийства Столыпина

Наверное только потому, что хотел успокоить дочь и зятя. Как все мужественные люди, он не ударился в панику и не потерял головы от услышанной неприятности. Даже на Аптекарском, когда после взрыва искал своих детей, осматривая убитых, он смог держать себя в руках и не запаниковал. Так же мужественно встретил он неприятную новость и на сей раз.

— Я не боюсь его интриг, — твёрдым голосом продолжил Пётр Аркадьевич, — думаю, что у вас всё же неточная информация, но, даю слово, что остерегусь. — И, помолчав, добавил: — Я благодарен, что вы обо мне заботитесь!

На том их разговор и закончился. Ольге Борисовне ничего не сказали, и та посчитала, что дочь приехала по делам мужа, связанным с министерством, в котором он служит.

Почему Мария Петровна, так подробно описывавшая в своих воспоминаниях балы, зарубежные поездки и подробности светской жизни, не записала в деталях, что её так встревожило и заставило мчаться с мужем в Петербург? Значит, дело было такое срочное, что она не могла дожидаться оказии? Почте, конечно, Мария не считала возможным доверить такую тайну.

Придётся рассказать обо всём.

Секретное сообщение, поступившее в консульство, передать напрямую, да ещё открытом текстом, Бок, конечно, не мог. Во-первых, информация была строго конфиденциальной, а, во-вторых, могла оказаться в руках секретных служб и по этой причине стать известной самому Курлову, против которого свидетельствовала. Несомненно, передал её человек, настроенный простолыпински.

Сведения пришли из Франции, где в основном проживали русские революционеры разных мастей. Прежде, чем поступить в Берлин, они пролежали в русской миссии, и странно, что их не отослали сразу же в Петербург, как и было положено, а почему-то переправили в Берлин. Можно предположить, что отправлявший сообщение знал — так наверняка оно дойдёт до Бока, имевшего прямой выход на премьера. Видимо, и передавалось оно в Берлин с надеждой, что не застрянет в недрах полиции, куда непременно должно будет попасть строго по инструкции.

Информация шла из агентурных источников.

Некий агент Н. передавал услышанный им важный разговор двух российских подданных, упоминавших имя русского премьера. Смысл его был примерно таков: от Столыпина отвернулись все партии в силу его диктаторских замашек, и даже государь, почувствовав его амбиции, перестал ему доверять, чего не делал ранее. В Петербурге идёт тайная война между премьером и двором, который давно уже не воспринимает Столыпина и ждёт не дождётся знака от государя, чтобы расправиться с надоевшим премьером. В сообщении была фраза, заставляющая обратить на полученное известие особое внимание о неприязни, которую Курлов питает к Столыпину: “...из указанного разговора явствует, что эта неприязнь может привести к авантюрным действиям Курлова, который способен прибегнуть к тем же решительным действиям, которые он применил в Минске в свою бытность там генерал-губернатором...”

В Минске генерал-губернатор Курлов дал солдатам команду: “Пли!” Но тогда стреляли по бунтовщикам, по рабочим, здесь же цель была иной — дворянин, потомок известного рода, министр, глава правительства, правая рука царя. В это нельзя было поверить. И один из собеседников не верил, а другой уверял, что такое вполне возможно, если за дело возьмётся Курлов: “Он сможет пойти на любую подлость, лишь бы получить портфель министра и благосклонность приближённых к государю!”

Дипломат, передавший известие Боку, пожелал остаться неизвестным.

— Надеюсь на ваше слово сохранить моё имя в тайне.

И Бок сохранил. Видимо, потому, спустя много лет, садясь за воспоминания, его супруга, дочь Столыпина, постаралась скрыть имя агента и того дипломата, который оказал им бесценную услугу, выдав служебную тайну, рискуя тем самым своей карьерой и собственным именем.

Встревоженный Бок поделился новостью с супругой.

— Надо срочно передать всё отцу, — решила Мария.

— Да, немедленно выезжаем в Петербург, иначе передать сведения невозможно.

— Насколько всё это серьёзно? — спросила Мария у мужа.

— Может быть, всё это неточно, много поступает в таких донесениях разной информации по нашей части. Но не придать ей значения мы не можем.

И они решили выехать в тот же вечер.

Существует и другая версия.

В папку для бумаг лейтенанта Бока кто-то вложил записку: офицер прусской полиции просил о срочной встрече. Удивительного в том ничего не было — в ту пору прусская полиция ещё доброжелательно относилась к русским и нередко делилась информацией.

Встреча состоялась.

— О нашем разговоре никто не должен знать, — предупредил немец.

— Даю вам слово, что всё услышанное мною сохранится в глубокой тайне.

— Речь идёт о донесении, полученном прусской полицией от своего агента.

— Разве оно имеет отношение к нашим делам? — спросил Бок, имея в виду интересы своей службы.

— Да, господин Бок, оно имеет отношение и к русским делам, и к вашим личным. Выслушайте меня только внимательно.