Тайна убийства Столыпина

Пришла в камеру и записка от самого Дмитрия, который все обвинения против него отвергал и требовал доказательств.

Товарищи из разных камер на прогулке провели совещание. Все они знали Богрова, все с ним работали. После бурного обмена мнениями, в котором самым активным был обвинитель Богрова Тыш, приняли туманную резолюцию, которую переправили на волю.

Резолюция та Богрова и его двоюродного брата “Фому” не удовлетворила, они требовали прямых доказательств. И вновь революционеры, томящиеся в “Лукьяновке”, обсуждали: провокатор или не провокатор Богров? Мнения разделились, потому что веских доказательств не было, одни лишь подозрения, а они далеко не всегда убедительны.

Вопрос о провокаторстве Богрова так и повис в воздухе.

Выйдя из тюрьмы, Лятковский случайно встретил в трамвае “Фому”. Тот не скрывал, что рад увидеть товарища здоровым и на свободе.

— У Дмитрия не был? — спросил “Фома”.

— Нет, и не намерен.

— Жаль. Адрес знаешь, мог бы и зайти.

— Вся эта история мне не нравится, — признался Пётр. — Ты же понимаешь, что сомнения теперь нас разделяют.

— Для того чтобы рассеять их, надо во всём разобраться. Зайди и поговори с Дмитрием, всё станет ясно. Тем более что он знает из газет — ты на свободе.

“Что ж, — подумал Лятковский, — зайду, если Богров хочет. Только надо быть настороже”. Он вспомнил, что уже на воле получил записку от Тыша, тот просил его повидаться с Богровым, поговорить и о своих наблюдениях сообщить в “Лукьяновку”.

Богров опять побежал к Кулябко, чтобы посоветоваться.

Тот успокоил агента:

— В обиду не дам. Тыш будет сидеть в тюрьме, размышлять, что против вас затеять. А тех, кто против вас, буду сажать.

Провалы в Киеве шли один за другим. Революционеры нервничали, не доверяя друг другу, охранка распускала слухи о предательстве других, чтобы спасти Алейского и Московского. Агенты ей нужны были действующие.

Неожиданно на улице Дмитрий столкнулся с анархистом Белоусовым. Разговор вышел пренеприятный.

— О тебе ходят плохие слухи, Богров.

— Когда случаются провалы, подозреваются все.

— Нет, Богров, слухи пришли из камер Лукьяновской тюрьмы. Там во всём разобрались. Лучше будет, если ты сам покаешься, тогда партийный суд решит, как с тобой быть. Сознаешься, убивать не станем.

— Нет моей вины ни в чём, — отмёл все обвинения Богров, — и не в чем мне каяться. Ищите врага в другом месте.

— А мы его нашли. Напрасно отпираешься, подозрения у нас основательные... Время тебе даём, чтобы признал свои ошибки... Время — три дня...

И они разошлись. Белоусов — злой, раздражённый, Богров — полностью владея собой, но внутренне удивляясь, как выдержал такой натиск.

Тогда-то и уехал Богров в Петербург, чтобы обстановка, возникшая вокруг него, разрядилась.

А главного его врага, Соломона Рысса, охранка спугнула и погнала, как затравленного зверя, подальше от Киева, чтобы не мельтешил перед глазами, не путал карты. И для верности распустила слухи о его связях с полицией, насторожила революционеров в других местах.

Рысс приехал в Донецкий бассейн, к шахтёрам, и там задумал провести экспроприацию, но его выдали полиции. Когда привезли в Киев, судили военно-полевым судом. На суде Рысс держал себя вызывающе:

— Не хочу ни пощады, ни жизни — вашей жизни я не щадил и себе снисхождения не жду!

И был по приговору суда повешен. А брат его, Пётр Рысс, уехал за границу, где и остался после революции в эмиграции, потому что разошёлся с большевиками.

Белоусов слово сдержал, он устроил на Богрова настоящую охоту. Однажды в него стреляли на улице, но пуля просвистела рядом — То было серьёзное предупреждение. И он его понял.

Итак, Богров уезжал в Петербург и за границу, ссылаясь на усталость, но не из-за усталости и стремления найти лучшее дело, а совсем по иной причине — спрятаться от преследователей, переждать.

Он всегда помнил совет Кулябко:

— Никогда не торопите события. Если на вас наседают, выжидайте — у ваших преследователей могут возникнуть свои проблемы, они могут со временем потерять к вам интерес. Запомните, Дмитрий Григорьевич, эту простую истину.

Вот он и выжидал.

“Такова судьба...”

Если это был заговор против премьера, то почему на роль убийцы был “нанят” охранниками именно Богров? Разве хитрые жандармы не могли найти кого-нибудь ещё, ведь молодой осведомитель был той самой ниточкой, которая вела к их клубку? Он их разоблачал.

Фраза, запомнившаяся филёру, услышанная им совершенно случайно:

— Такова судьба... — задумчиво ответил Кулябко на вопрос своего родственника Спиридовича. — Если ты помнишь, так говорили древние римляне.

Спиридович спросил именно то, что будут спрашивать все, кто прикоснётся к киевской трагедии. Почему — Богров?

— Кстати, Коля, почему ты выбрал в помощники именно этого неврастеника? — якобы спросил Спиридович.

И Кулябко честно признался другу и родственнику:

— Я его давно пасу...

В политическом сыске, да и не только в нём, вербовка играла большую роль. Только имея в революционных рядах своего агента, можно было рассчитывать на необходимую, нужную информацию. Министерские чины всегда наставляли провинцию: