— Может, вы и правы, Дмитрий, но как понять провал на квартире, где взяли меня и других товарищей?
Богров занервничал, но старался держать себя в руках.
— Я тоже думал об этом, Пётр. А потом пришёл к выводу, что во всём виноват тот самый грузин — студент, который и предоставил нам свою квартиру на Крещатике для конспиративного собрания. Кто мог нас выдать? Вы и товарищи не знаете, что он через свою квартирную хозяйку знаком с самим Кулябко. Остальное, думаю, вам ясно.
— Нет, подождите, мне ничего не ясно. Вы хотите сказать, что квартира та была присмотрена охранкой, и когда нас туда приглашали, то заманивали в ловушку?
— Да, разумеется, — сказал Богров. — Так оно и было на самом деле.
— А откуда вы об этом узнали, Богров? — спросил Лятковский. — Об этом ведь никто не знает.
— Странно вы рассуждаете, Пётр. Товарищи предполагают, что я предатель, некоторые даже утверждают, что факт этот доказан, хотя у них на то нет никаких оснований, а узнать о том, что хозяйка квартиры связана с Кулябко, не могут? Хороши же расследователи.
И Богров стал говорить о том, что товарищи, не разобравшись в его действиях, следили за ним и собирались его убить, и лишь благодаря чистой случайности он избежал смерти.
— Смотрите, как я поседел... Я сознательно ушёл от политической работы. Не могу заняться и общественной работой. Я помощник присяжного поверенного, но выступать не могу: моё имя опозорено. А что бы вы на моём месте сделали?
— Реабилитируйте себя, — посоветовал Лятковский.
— А каково мнение других товарищей? Ведь вы наверняка пришли от них...
— Нет. Я ими не уполномочен говорить об этом деле, я говорю о своей точке зрения. Но они, думаю, будут со мной солидарны.
Богров прервал собеседника:
— Итак, вы все требуете от меня реабилитации, значит, не сомневаетесь в моей провокации?
Лятковский в ответ сказал, что реабилитации от него ни он, ни его товарищи не требуют, а совет он даёт такой лишь для того, чтобы Дмитрий вернул себе душевное равновесие, которое, по его же словам, в последнее время потерял.
Богров неожиданно рассмеялся:
— Так вот пойти и сейчас на перекрёстке убить первого встречного городового? Это ли реабилитация?
Лятковский промолчал.
— Скажите мне, — продолжал Богров, — какой же мотив побудил меня служить в охранке? Что говорят по этому поводу товарищи? Деньги? В них я не нуждаюсь. Известность? Но никто из генералов от революции по моей вине не пострадал. Женщины? — И, пожав плечами, он замолчал.
Разговор иссяк. Чувствуя неловкость продолжения его, Лятковский подошёл к книгам, расставленным на этажерке. Взял журнал “Былое”, пролистал.
Богров сказал:
— Если хотите, можете взять почитать. — И тут же заметил, что эта книга для него весьма ценна, так как по ней он знакомится с настоящими революционерами и учится той поразительной конспирации, которой они себя окружают. И неожиданно Дмитрий вернулся к теме разговора: — Вы говорите — реабилитировать себя? Как это возможно? Товарищи хотят от меня героического поступка? Только убив Николая, я буду считать, что реабилитировал себя. Так выходит. ..
Лятковский его перебил:
— Да кто же из революционеров не мечтает убить царя?
— Нет, — сказал Богров, — Николай — ерунда. Николай — игрушка в руках Столыпина. Ведь я — еврей, убийством Николая вызову небывалый еврейский погром. Нет, лучше убить Столыпина. Благодаря его политике задушена революция и наступила реакция.
— Нельзя быть таким наивным, чтобы не знать, как трудно добраться сквозь толщу охраны и до Николая, и до Столыпина, — усмехнулся Лятковский. — Это не под силу одному человеку, для этого нужна целая организация боевиков. Я лично готов принять участие в ней и, если понадобится, даже подыскать стойких и решительных товарищей.
— Я не хотел бы состоять в такой организации, — заметил Богров, — потому что если случится провал, то товарищи сделают из него очередное доказательство моей провокации. Им везде мерещится предательство. Я буду действовать один.
— Вы хотите добраться до Столыпина?
— Да, хочу. Пока не знаю, как это сделать, но что-нибудь придумаю, чтобы обмануть охрану.
— Но ведь Столыпин недосягаем. Даже эсеры никак не могут к нему подобраться, — заметил Пётр.
— Осенью в Киеве будут манёвры, будет и Столыпин. Я до него доберусь.
— Как?
— Через мои связи с киевскими кругами.
Похвальбой сказанное не выглядело. Всем товарищам было хорошо известно, что отец Богрова был в Киеве человеком не только богатым, но и уважаемым, и у него были, действительно, обширные связи в местном обществе.
— Вы и товарищи ещё обо мне услышите, — заверил Дмитрий.
Прощаясь с Лятковским, он повторил эту фразу несколько раз, словно заостряя на ней внимание. А тот, выходя из дома, задавал себе вопрос: так кто же ты, Дмитрий Богров, в действительности революционер или провокатор?