Тайна убийства Столыпина

“Беседовал ли Богров на эту тему ещё с кем-нибудь, мне ничего неизвестно, равно как я положительно не могу сказать, возникла ли у него мысль об убийстве Столыпина под влиянием нашей беседы, или же она его ещё и раньше занимала”.

Поиски провокатора

В семье Богровых критически относились к самодержавию. Старшие исповедовали умеренно-либеральные взгляды; как часто в таких случаях бывает, младшие предпочитали быть более радикальными.

Молодой Богров восторгался своим двоюродным братом Сергеем. Он и его жена были большевиками, говорили, что Сергей встречался с Владимиром Ульяновым, братом Александра Ульянова, которого казнили за подготовку покушения на царя. Сей факт вызывал восхищение.

Дмитрий гордился Сергеем, говорил, что тоже хочет быть революционером.

— Успеешь, — отвечал Сергей, — пока учись.

Сначала Дмитрий был либералом, как старшие, потом его взгляды стали меняться. Когда он учился в последних классах гимназии, ему уже нравились эсеры. Предпочтение отдавал максималистам, не скрывал, что в них ему нравится решительность. Решительным людям он всегда завидовал.

Родители, намереваясь оторвать сына от этой заразы, отправили его учиться в Мюнхен. Вышло всё иначе: он увлёкся трудами Михаила Бакунина и Петра Кропоткина. Вернувшись в конце 1906 года домой, примкнул к анархистам.

А революция шла на убыль, и потому подпольные организации переживали трудные времена. Осенью 1907 года из Парижа приехали представители группы “Буревестник” Наум Тыш и Герман Сандомирский, которым удалось наладить прерванные связи и вдохнуть жизнь в зачахшие ячейки анархистов.

Познакомившись с Сандомирским, Богров обсуждал с ним планы дальнейшей революционной работы, рассуждая, как опытный подпольщик.

Сандомирский отметил:

— С таким не пропадёшь.

Молодой Богров ему нравился.

Нравился он и другим товарищам, потому что был исполнительным, некрикливым, и если высказывал свои мысли, то всегда прислушивался к мнению товарищей.

А товарищи не знали, что молодой Дмитрий уже является секретным сотрудником охранки и поставляет туда всю информацию.

Позже, на следствии, он объяснил, почему предавал анархистов.

— Я совершенно разочаровался в их деятельности, так как они больше разбойничали, чем проводили в жизнь идеи анархизма. Я хотел предупредить их преступления...

Весной 1907 года в Киеве были произведены массовые аресты анархистов. Охранке их возня надоела, да и действовать ей надо было решительнее — в империи усмиряли революцию, везде брали инакомыслящих, а в их городе почему-то стояла тишь да гладь. Начальство в Петербурге смотрело на это косо, вот чины и засуетились.

После арестов пошли слухи о предательстве. Подозревались многие.

В один из вечеров Дмитрия вытащил на улицу поговорить Соломон Рысс. Он подозревал недавнего гимназиста в предательстве.

Богров допрос выдержал.

— Подозревать можно всех, и тебя тоже, — был его ответ. — Если есть факты, приведи.

Рысс фактов не имел, имел лишь предположения.

— Это несерьёзно, — сказал Богров.

Выяснилось, что он не так труслив, чтобы потерять голову. Вёл себя спокойно, отводил обвинения убедительно и называл примеры, которые свидетельствовали о его непричастности к охранке.

Кулябко строчил рапорт на Фонтанку, 16, доказывал, что вверенное ему отделение имеет о смутьянах полную информацию: как они проводят время, как спорят, как обсуждают планы. Он даже сообщал их пароль: “Насильники пируют, помешаем же их пиршеству”.

— Я вам помешаю! — возмущался Кулябко.

Но клички агентов, поставивших ему информацию, в своём донесении не назвал. Наверное, среди них был и агент Аленский — Богров, который в те времена с ним часто общался.

На руках у Богрова была в тот момент резолюция конференции анархистов, которая, попади она в руки жандармов, стала бы серьёзным обвинением в противоправительственной деятельности, но Богров её Кулябко не передал и тем спас участников группы от более сурового наказания.

Бросив друзей на плаху, Богров, конечно, не очень-то хотел наказать их сурово. Но доносить ведь надо было — и он доносил, разве что давал сведения в малых дозах, хотя мог сделать это и в больших.

Аленский и ещё один агент охранки — Московский, “работая” независимо друг от друга, раскрыли лабораторию, в которой подпольщики изготовляли бомбы. На следствии Богров указал: “Адрес лаборатории я нарочно старался не узнавать и сообщил только Кулябко, что где-то на Подоле затевают лабораторию”.

Когда агент Московский выдал охранке группу эсеров-максималистов, действовавших в Борисоглебске, и их поместили в тюрьму, то тюремная переписка почему-то оказалась в руках Богрова. То, что считал нужным, он давал читать Кулябко. Полковник был доволен — Богров его радовал.

А потом вышла неувязка.