Тайна убийства Столыпина

Полемика полемикой, а Столыпин уловил суть дела: правые и центр Государственного совета выступают не столько против законопроекта о западном дворянстве, они выступают против его курса, считая этот курс обанкротившимся. Прения с самого начала переросли обсуждение принципов проекта и вылились в обсуждение принципов столыпинской политики.

Отвечая на первую речь Витте, который осудил политику правительства, Столыпин ухватился за его требования о земстве, основанном на “русском православном крестьянстве”, и с не меньшим ядом, чем оппонент, указал:

— Один раз в истории России был употреблён такой приём, и государственный расчёт был построен на широких массах, без учёта их культурности, при выборах в первую Государственную думу. Но карта эта, господа, была бита!

И ораторы из правого крыла Государственного совета припомнили Витте его знаменитую записку о земстве и манифест 17 октября, который всей правой печатью многие годы расценивался, как стремление его автора ограничить самодержавие.

Суровее всех осудил политику Столыпина В.Ф. Трепов — организатор провала законопроекта, говоривший в кулуарах о незадачливом российском Бисмарке. Он бросил реплику, и эта реплика, хорошо продуманная и отточенная, сделала своё дело.

— Да, Столыпин прав, заявив, что политика Витте потерпела банкротство... Да, карта была бита, — сказал Трепов. — Был изменен избирательный закон, явились иные люди, но игра продолжалась. В этой игре перед нами прошли и суд, и флот, и школа, и церковь... Сегодня на карту ставится консервативное монархическое земство, правда, в шести западных губерниях, но не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что в эту игру будет вовлечено всё российское земство и что в этой игре карта также будет бита.

Смысл речи Трепова был понятен всем — политика Столыпина потерпела такой же крах, как игра в крестьянский цезаризм его предшественника Витте, и из этого необходимо сделать выводы.

Трепов считал, что Столыпин ведёт бонапартистскую игру. Он так и сказал своим единомышленникам:

— Разочаровавшись в Столыпине, монархисты вспомнили о старом знамени, чтобы сделать его оружием против обанкротившейся политики премьера.

Трепов знал, что говорил. Именно это оружие было эффективным для воздействия на царя и его окружение, на камарилью, которая окружала самодержца, так как суть треповского обвинения в адрес премьера состояла в том, что играл Трепов на охранителей самодержавия: мол, бонапартистская политика, проводимая Столыпиным, ограничивала самодержавную власть, отдавая её в руки исполнительной власти и безответственных политиканов в центре и на местах.

Трепов умело вспоминал старое. Именно такое обвинение было выдвинуто против Столыпина в недрах Государственного совета в 1909 году в связи с законопроектом о штатах Главного морского штаба, что послужило первым министерским кризисом, который едва не закончился отставкой реформатора.

И граф Витте знал, куда бил, говоря:

— Нет ничего возмутительнее, ничего обиднее, как ограничение самодержавия не для народа, а для малой кучки людей...

Тогда в России не употребляли ещё слово “олигархи” — купцы, предприниматели, финансисты были, а вот олигархов не было.

Правда, не все вели огонь по премьеру, некоторые его законопроект поддерживали. Известный депутат Шульгин обратился к думским крестьянам:

— Что же вы теперь скажете, что это земство панское, господское? Нет, всякий из вас, купивший пять десятин, не давши на это даже ни копейки, а купивший через Крестьянский банк, будет избирателем.

Столыпин почувствовал: поднявшийся против проекта ветер дует ему в лицо. Это означало: грядёт новый кризис, новая попытка его сбросить. Он решил не сдаваться.

В некоторых вопросах он, конечно, уступил. В пункте о русском председателе управы и русском большинстве земских служащих, сам попросил восстановить статью о трёх и четырёх представителях духовенства в уездном и губернском земствах, чтобы не обострять положения. Но когда вопрос коснулся статьи о национальных куриях, он понял, что её отклонение равносильно провалу всего законопроекта, что означало: либо он должен биться, либо капитулировать.

И не только он понимал это. Понимали все.

Он решил биться до конца. И вновь вышел на кафедру.

— Повторяться я не буду, — решительно заявил он перед тем, как поправка, отвергающая курии, должна была быть поставлена на голосование. — Я должен, я могу подтвердить одно: правительство считает, что вопрос о национальных отделениях — вопрос государственной важности, центральный вопрос настоящего законопроекта.

Позже он долго беседовал с Крыжановским и анализировал ситуацию, считая, что за этот законопроект его враги зацепились не случайно. Он казался им удобным во всех отношениях как предлог для развязывания дальнейшей интриги. А цель у интриги была одна: падение Столыпина.

— Вы сделали один неосторожный шаг, — заметил Крыжановский. — Вы поставили вопрос ребром: или законопроект, или правительство. Конечно, вашим врагам теперь надо свалить проект...