Манера держаться была у этой особы отработана отлично, я увлекся наблюдением за ней и предоставил изложить суть нашего дела сестре. Памела рассказывала хорошо и довольно подробно, только, говоря о Стелле, старалась не слишком распространяться.
На лице мисс Холлоуэй появилась улыбка. Меня она насторожила.
- Бедная моя маленькая Стелла! - вздохнула она. - Так рано лишиться матери! И какой матери!
- Вы ведь провели с ней несколько лет, правда? - спросила Памела.
- Десять, - прозвучал мелодичный ответ. - Я пожертвовала десятью годами своей карьеры, чтобы завершить дело, начатое Мери. Это была дань памяти моей мученицы-подруги.
Ее ответ поверг нас в безмолвие.
- И ни разу не пожалела об этом, - добавила мисс Холлоуэй.
Памела опомнилась первая.
- Мы как раз думали, что могли бы узнать у вас, не испытала ли Мери Мередит, живя в «Утесе», какое-нибудь сильное горе? В нашем доме все время слышатся рыдания, - пояснила она.
- Горести были уделом бедной Мери, - ответила мисс Холлоуэй, - но она никогда не давала волю слезам.
Памела обескураженно посмотрела на меня. Наши догадки не подтверждались.
- Можете быть уверены, - проговорила мисс Холлоуэй, - что если чья-то не обретшая покоя душа и обитает в «Утесе», то это никак не душа Мери. Ее душа отлетела в горные выси.
- Но голос женский, - сказала Памела.
- Вот как? - ласково произнесла мисс Холлоуэй.
Расспрашивать ее было крайне трудно. По существу, мы вторглись в святая святых. Ведь речь шла о долгой тесной дружбе, о невосполнимой утрате.
- Может быть, вы могли бы рассказать нам, - начал я осторожно, - о том, как протекала жизнь в «Утесе»? Вы ведь знали Мери Мередит хорошо?
Она склонила голову.
- Я знала Мери, как никто другой.
Ну что тут можно было сказать? Мы молчали. Мисс Холлоуэй спокойно сидела перед нами. Кончики пальцев ее левой руки, лежавшей на правой, были чуть-чуть подняты, словно прислушивались. Она не собиралась идти нам навстречу, видимо, не очень поверив в то, что рассказала Памела, и не совсем уяснив, зачем мы к ней явились. С предельной осторожностью она прикидывала, как вести себя дальше.
Памела начала, стараясь, чтобы ее голос звучал помягче; она понимала, что спрашивает о самом близком, безутешно оплакиваемом друге:
- Мы знаем, что не имеем права бередить ваши раны, не имеем права вмешиваться, но, видите ли, нам кажется, что горе, пережитое Мери, ее страдания как-то повлияли на атмосферу дома. Если мы узнаем, что с ней случилось, неизвестность перестанет нас мучить, и нам станет легче. И мы даже надеемся, что сумеем исправить положение. Мы были бы очень благодарны, если бы вы сочли возможным рассказать нам что-нибудь о жизни Мери в «Утесе».
- Понимаю, - сказала мисс Холлоуэй. - Попробую.
И она начала еще более ровным голосом:
- Впервые я встретилась с Мери в этой самой комнате. Тогда здесь была обычная лечебница, а я служила в ней простой сиделкой. Мери прислали к нам набираться сил после инфлуэнцы, и мы сразу ощутили родство душ. Мечта моей жизни - создать Центр, где недуги будут исцеляться не лекарствами, а более сильными средствами - нашла у нее горячий отклик. «Попробуем сделать это вместе!» - предложила мне Мери. В наследство от матери она получила небольшую сумму и жаждала употребить ее на добрые дела. Увы, затем она уехала в Испанию, там совершился этот несчастный брак, и в незамутненную чистую жизнь Мери вторглось злое начало.
- Кармел? - воскликнула Памела.
- Кармел.
Гладкое и, как я подозревал, не совсем импровизированное повествование полилось дальше.
- Они жили все вместе в «Утесе», когда вдруг к моей начальнице обратились с просьбой разрешить мне поехать к Мери в качестве частной сиделки. Считалось, что у Мери не в порядке печень, но мне сразу стало ясно, что она не может оправиться от горя и потрясения. Я принялась лечить ее, стараясь воздействовать на нее своими методами. Я убедила ее полностью довериться мне. Она доверилась раз и навсегда. Мери выздоровела, но сердце ее не окрепло. «Я чувствую, что оно разбито, - говорила она, - словно стеклянный колокольчик». Больше этот колокольчик никогда не звенел радостно.
Мисс Холлоуэй продолжала рассказывать, но ее рассказ не содержал никаких фактов. Я чувствовал, что она намеренно пытается заговорить нас - кто-то из нас вызывал у нее неприязнь, - то ли мы, то ли отец Энсон. Если дать ей волю, мы уйдем от нее, так ничего и не узнав, такими же беспомощными, как и пришли. Поэтому я решил пожертвовать учтивостью.
- Кармел была любовницей Мередита? - прервал я ее.
Мисс Холлоуэй утвердительно наклонила голову
- Господи Боже, - вырвалось у меня. - И Мери, зная это - вы сами говорили, что она знала, - разрешила ей остаться у себя в доме!
Ровным и мягким голосом мисс Холлоуэй дала мне понять, как неуместен мой выпад:
- Мери была необыкновенной женщиной. Ее великодушие не знало границ.
Памела молчала. Мне не случалось видеть ее такой озадаченной. А я продолжал возмущаться:
- Кармел оставалась в доме! И Мери даже взяла ее с собой в Париж!