Тайна «Утеса»

Ожидая ее на площадке, я снова услышал плач — он доносился с первого этажа, — отчаянный, полный протеста, так безудержно плачут только в юности, не умея примириться с неизбежностью, и хотя я понимал, что вряд ли эти рыдания связаны с реальным горем, они ранили душу.

Памела вышла из спальни и остановилась рядом со мной.

— Это в детской, — прошептала она, уже заколебавшись, спускаться ли.

А мне показалось, что плач изменился, стал затихать. Рыдания становились слабее, будто плачущий устал от привычной, застарелой боли. В конце концов они перешли в тихие всхлипывания.

Мы осторожно спустились в холл и зажгли свет. На секунду я ощутил рядом какое-то движение, хотя, может быть, мне и почудилось. Потом все замерло и воцарилось полное спокойствие.

Однако это спокойствие мне совсем не понравилось — словно мы находились в пустоте, в середине смерча, наши сердца бились замедленно, воздуха не хватало, двигаться стало невероятно трудно. Сделав над собой усилие, мы вырвались из детской, взбежали по лестнице и заперлись у меня в комнате.

— А теперь жди холода, — сказала Памела.

Я дал ей сигарету. Она была бледна, взволнована, но испуга не выказывала. Правда, говорила без умолку, видно, это ее подбадривало.

— Я рада, что наконец и ты услышал плач так отчетливо. Пусть с моей стороны это эгоистично, но очень уж противно, когда не знаешь, можно ли доверять собственным ушам. Знаешь, а нынче ночью у меня, кажется, была галлюцинация! Ты, во всяком случае, безусловно, так это и расценишь.

В комнату стал проникать легкий холодок, но, по-видимому, он был естественного происхождения: мы не чувствовали ни подавленности, ни страха — скорей всего, из комнаты просто испарялся нагретый воздух и тепло, которое отдавали наши тела.

— Только я стала засыпать, — продолжала Памела, — как вдруг вижу, в дальнем углу, в темноте что-то маячит. Что-то зыбкое, как отражение в воде. Я даже решилась заговорить, открыть рот, а оно исчезло, как будто в пруд бросили камень.

Теперь уже Памела дрожала от холода, и я прекрасно представлял себе, что происходит на лестничной площадке, — светящаяся туманная струйка, как змея, поднимается перед нашей дверью.

— Но что ты, собственно, видела?

— То лицо с картины.

— Кармел? Эту страшную, изможденную физиономию?

— Нет, с другой картины, с первой. — Памела была уже мертвенно-бледная, даже губы побелели. Я тоже с трудом ворочал языком. Тем не менее я пытался объяснить ей:

— Это даже не галлюцинация, а довольно обычное явление — мозг или сетчатка глаза сохраняют увиденный тобой предмет.

— Но лицо, которое я видела, было не совсем такое, как на картине.

— Что ты хочешь сказать?

— Оно было печальное. Молодое и нежное, каким изображено на картине «Рассвет», но глаза смотрели трагически, с мольбой. Жалко, что видение исчезло.

— Ты говоришь, ты как раз засыпала?

— Да.

— Ну что ж, тогда все вполне естественно…

— А холод здесь сейчас тоже естественный?

— Конечно, нет.

Выносить этот холод уже не хватало никаких сил, опять возникло ощущение слабости, будто кровь стынет в жилах, и невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой, но я собрался с духом…

— Пойду погляжу, что там.

— И я с тобой, — отозвалась Памела, но оба мы не шелохнулись.

— Утра уже недолго ждать, — прошептала Памела, дрожь пробирала ее с головы до ног, да и у меня зуб на зуб не попадал. Я прикидывал, что сейчас призрак уже, наверно, спускается по лестнице. Хотел бы я увидеть, наконец, лицо привидения. Больше мы не сказали ни слова, но навалившаяся на нас тяжесть постепенно рассеивалась, стало теплеть, и мне сразу сделалось стыдно.

Я выглянул и доложил Памеле, что вокруг все спокойно.

— Сперва запах мимозы, потом холод. Сначала плач, потом опять же холод. Не могу понять, как это связано, — устало проговорила она и ушла к себе.

Лежа в теплой спальне, я размышлял о Стелле, этот плач растравил меня, и я терзался, представляя, как она несчастна и одинока. Лежит, наверно, без сна, с ноющим сердцем и страдает оттого, что дух у нее раздваивается. Но я-то не в состоянии бы лежать без сна, измученный я крепко заснул.

* * *

Все утро в доме шла суета. Мы совсем забросили свой «Утес» — Памела была занята, а у Лиззи, как она призналась, «не лежала душа наводить красоту» раз мы все равно, похоже, скоро уедем. Но гости есть гости, никуда не денешься.

Больше мы не станем делать хорошую мину при плохой игре, ни в детской, ни в мастерской никого из приезжающих помещать нельзя. Тем не менее и в той и в другой комнатах запылали камины. В мой кабинет поставили кровать для мистера Ингрема, Макс должен был поселиться в моей спальне, а я собирался ночевать на диване в гостиной.

Пока Лиззи «вылизывала» комнаты для гостей. Памела готовила поздний ужин — суп с пирожками Она была молчалива и напряжена, ее снедало беспокойство за Стеллу. Я позвонил Скотту, но его не было дома Я даже доехал до него, но узнал, что доктор еще не возвращался.