Тайна Воланда

приближения к вершине. Многие алхимики туманно намекали на связь

Великого Делания с кровью, но лишь единицы из них понимали, что

истинной целью работы с веществом должно быть преображение души.

«Душа тела — в крови», — учит Библия. Не на эту ли фиксацию указывает

Ефремов? Что же происходит с кровью — материальным носителем души?

«Мастер и Маргарита» — очень «кровавый» роман: льется кровь Иешуа, Берлиоза, Ивана, Майгеля, Бенгальского и Бегемота, кровавый душ

принимает Маргарита, лужи крови темнеют на булыжнике мостовой — и все

смешивается в золотой чаше Воланда, пресуществляясь в мистическое вино.

Этот символ отлично поняли братья Стругацкие: в «Попытке к бегству»

упомянут напиток «Кровь тахорга», в «Миллионе лет…» пьют вино «Бычья

кровь», с винопития начинается «Хромая судьба».

«Мы увидим чистую реку воды жизни», — записал на пергаменте Левий

Матвей, ученик Иешуа. Кровь — это и есть «вода жизни». «Единственный

живой» шахматист Воланд, играющий всеми остальными фигурами — жертва

и палач одновременно. Он проливает свою животворящую кровь в

человечество и собирает ее обратно: «Сдавайте валюту!». (Лат. valeo —

здоровье). «Я пью ваше здоровье, господа!» — объявляет Воланд гостям и

пьет кровь барона — то есть, свою собственную, уже ставшую вином. А что

пили перед полетом мастер, Маргарита и Азазелло? Здоровье Воланда. Вино, присланное влюбленным — это его собственная кровь:

«Вино нюхали, налили в стаканы, глядели сквозь него на исчезающий

перед грозою свет в окне. Видели, как все окрашивается в цвет крови».

И далее: «— Здоровье Воланда! — воскликнула Маргарита, поднимая

свой стакан. Все трое приложились к стаканам и сделали по большому

глотку».

Кровообращение.

«Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на

земле, а возле нее в луже крови разметавшего руки маленького ребенка».

Но: «Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю. И там, где она

пролилась, уже растут виноградные гроздья».

Кровь Воланда — великое жертвоприношение, незримое вино, которое

от века пьет человечество. Опасаясь того, что читатели не поймут этот

символ, Булгаков вводит эпизод с медицинскими кровососами и профессором

Кузьминым. Профессор «…сидел в спальне на кровати, причем пиявки висели

у него на висках, за ушами и на шее». (Воланд — тоже профессор, его видят

в спальне сидящим на постели!). Но и это не помогло: роман прочитали с

точностью до наоборот. Именно в заключительной сцене бала — там, где

Воланд и Маргарита пьют кровь, — булгаковеды дружно увидели «сатанизм»

и «черную мессу».

«Пейте, сие есть кровь Моя», — говорил Иисус. А вот как описывается

казнь Иешуа: «…Сидели жирные слепни и сосали желтое обнаженное тело».

Это и есть человечество по Булгакову: «Мухи и слепни поэтому совершенно

облепили его, так что лицо его исчезло под черной шевелящейся массой».

«Просто мне хотелось повидать москвичей в массе», — объяснил артист

буфетчику. И — «в партере зашевелились»…

Эта черная шевелящаяся масса народонаселения, сосущая невидимую

кровь земного Демиурга — миллиардоликая маска Воланда, под которой

исчезло его лицо. Ее нужно снять: «Зрительская масса требует

разоблачения!»

8. ПРИМУС-ПЕРВЫЙ

Булгаковское «Золотое Руно» почти неузнаваемо — это золотой пудель, вытканный на подушке, которую чернокожий слуга кладет Маргарите под

правую ногу. На трости Воланда мы видим голову черного пуделя:

«нигредо», «черная голова», первая стадия Великого Делания, называемая

также «головой Адама». На превращение черноты первовещества в духовное

золото указывает и черный пудель в овальной золотой рамке на тяжелой

цепи, которую надевают на шею «бездетной тридцатилетней Маргарите». Но

кто же она — не буквально, разумеется, а символически? «Это украшение

чрезвычайно обременило королеву», — подсказывает Булгаков. Праматерь

Ева? Вот почему к всепрощающей «хозяйке бала» поднимаются толпы гостей

Воланда: все они — ее дети!

Живописная свита иностранца вызывает особенный восторг у читателей.

Но это лишь символические фигуры, готовые «рассказать» нам все о своем

хозяине. «Разные аспекты сущности», — как выразился бы философ. Словно

ожившие буквы, они складываются в настоящее имя таинственного

незнакомца. Взять, к примеру, кота Бегемота: уже на Патриарших Воланд

«жмурится как кот», а сам Бегемот то и дело превращается в

«круглоголового человека с примусом». Латинское слово «primus» —

«первый». Не указывает ли Булгаков на первого человека, прогневившего

Бога своим непослушанием? И не случайно Иван решил, что иностранец —

поляк: если читать начало первой главы, сверяясь с картой московских улиц, то станет ясно, что Воланд вошел в аллею со стороны улицы… Адама

Мицкевича! Читаем: «…На аллее показался первый человек». Первый и

единственный! «Вы и фамилию мою забыли?» — говорит Воланд Степе

Лиходееву. Но христианские мистики «фамилию» Адама не забыли. Они

называли его Кадмоном и понимали как мистическое существо, состоящее из

всех людей Земли. Адам Кадмон дает им жизнь и питает каждого своими

эманациями. Он действительно первый человек, но в отличие от библейского

праотца Адама, никогда не умирал.