Тайна Высокого Замка

— Тётя, а вы возьмёте на праздник в детский лом меня и… ну, Ивасика и Петрика, а ещё Василька…

— И Йоську, и Медведя? Да? — улыбаясь, перечислила Оксана.

— Ага.

— Всех возьму.

С этими словами, не глядя в зеркало, тётя надела свою шерстяную вязаную шапочку и пальто с пушистым меховым воротником.

— Ровно в девять, как всегда, я буду дома, Лесик. Никому чужому дверь не открывай.

— Я знаю, — деловито кивнул Олесь.

Мальчик запер за тётей дверь.

Из низко нависших туч снег больше не сыпался. Задумавшись, Оксана даже не заметила, как дошла до Курковой улицы, сейчас заснеженной и безлюдной, похожей на аллею парка. В конце этой улицы был детский дом, куда направлялась Оксана.

— О, пани Магда! Как я рад вас снова видеть, — вкрадчиво произнёс чей-то мужской голос за спиной Оксаны.

Тревожно сжалось сердце. Не оглядываясь, Оксана ускорила шаг.

— Пани Магда меня не узнает? — назойливо прозвучал тот же голос над самым ухом Оксаны.

Она подняла голову и с изумлением посмотрела на незнакомца в чёрном пальто и шляпе.

— Меня не зовут Магдой… Вы обознались…

Незнакомец решительно взял её под руку и тихо рассмеялся.

— Так-таки пани Магда меня не узнает?

— Не смейте ко мне приставать! — протестующе вскрикнула Оксана.

— Не надо сердиться, пани Магда, не надо сердиться! Вспомните о добрых прошлых временах, когда вы стояли за буфетной стойкой в баре «Тибор»…

Внимательно посмотрев в лицо незнакомцу, Оксана узнала коммерсанта Казимежа Войцеха.

— Дёшево же вы цените свою жизнь, если отважились опять появиться во Львове, — с оттенком издёвки проговорила Оксана.

— Говорят, риск — благородное дело…

Они остановились в сквере под каштанами.

Данцигер оглянулся и убедился, что по соседней аллейке прогуливается, страхует его бывший тайный агент дефензивы маклер Антонюк, зорко наблюдая за улицей.

А между тем. Антонюк не так уж зорко следил за улицей, как это казалось его шефу. Внимание Антонюка скорее было поглощено разговором Данцигера с секретаршей горсовета. Однако, несмотря на все старания, ему не удавалось расслышать ни единого слова. Приходилось лишь смутно догадываться о результатах переговоров по жестам и мимике собеседников.

Лицо шефа выражало удивление, злобу, огорчение. Заметно было, что гнев борется в нём со страхом.

«Да, видно, нелегко шефу уломать секретаршу, — злорадствовал в душе Антонюк. — Ха-ха, отказывается от денег? Господи, что это?.. Какая неосторожность!.. Вот психопат… Неужели собирается её пристрелить?.. Слава Иисусу, взял себя в руки… Будто бы опять мирно беседуют… Так, взяла от него деньги… Да, конечно, когда золото льётся тебе в карман, зачем от него отказываться?»

Антонюк отважился подойти поближе. И тут до его слуха отчётливо донёсся обрывок фразы, брошенной Данцигером:

— Завтра в девять вечера в кафе напротив Бернардинского костёла.

Она ответила:

— Хорошо, я буду ждать.

И обменявшись почти ласковыми улыбками, они простились.

Выждав, пока секретарша скрылась за углом, Данцигер быстро приблизился к Антонюку и коротко проронил:

— Ступайте, я сам за ней прослежу.

Не теряя ни минуты, Данцигер устремился вслед за секретаршей, но, сделав пару шагов, как бы вспомнил что-то, вернулся и быстро распорядился:

— Сегодня к девяти сгружайте снег в люк на Замковой…

Оксана торопливо шла, сжав губы, как человек, которому во что бы то ни стало нужно сдержать крик или стон. А душа её кричала: «Никогда!.. Ни за какие деньги, мерзавец, тебе и тем, кому ты служишь, не удастся засосать меня в своей трясине… Это вы отняли жизнь у моего Степана!.. Отняли отца у моего ребёнка!.. Теперь вам понадобились новые жертвы? Благодетели… на деньги вы не скупитесь… Платите убийцам щедро… Но вам меня не завербовать!..»

Перед парадным детского дома она замедлила шаг.

«Может быть, пойти сейчас?..»

Оглянулась. Никого не заметила. Лишь две женщины куда-то спешили по противоположной стороне улицы.

И всё же переборола себя:

«Нельзя делать глупостей. Надо действовать осторожно».

Быстро вошла в парадное.

Дети любили Оксану. Чуткие, отзывчивые, они сразу заметили озабоченность на лице своей руководительницы. Притихли. Каждая девочка с ещё большим усердием склонилась над вышивкой.

В девять вечера Оксана уже сидела в кабинете перед человеком в военной форме с тремя шпалами на петлицах. У него были седые виски и строгое лицо. Перед военным на письменном столе лежала солидная пачка сторублёвок.

— А может быть, я поступила неосмотрительно, что взяла у него эти деньги? — с сомнением заключила Оксана.

Взгляд проницательных глаз военного, сперва испытующе и даже сурово глядевший прямо в глаза Оксане, постепенно смягчался. В её чистосердечном рассказе он не уловил и тени той душевной надломленности, какая нередко бывает у людей, проживших трудную, беспокойную, не всегда верную жизнь.

Военный, который по возрасту мог быть отцом Оксане, мягко наставлял: