Тайна за семью печатями

— Hundespeichel?.. (Cобачья слюна?..) — поразился врач, выслушав рассказ о лечении, которое «прописали» Владимиру собаки, и добавил, что проверять на себе не решился бы, но раненому они определённо спасли и ногу, и жизнь.

Кстати, жизнь самого доктора буквально висела на волоске. Каждый раз, когда он выходил из землянки, где была устроена медсанчасть, или открывал рот, чтобы что-то сказать, овчарки начинали бешено лаять и рваться с привязи. Красноармейцы, выделенные командиром в помощники Валентине, едва справлялись с тем, чтобы удерживать подопечных. Видимо, после страшных боёв, в которых погибли их проводники и друзья, ненависть к немецкой речи и форме глубоко засела в собачьих душах. Пришлось и для врача найти гражданское одеяние. Опять выручил дядька Мирон. Одежду его сына уже носил Гельмут, а теперь вот и немецкий доктор, правда, на его тщедушной фигуре она болталась как на огородном пугале. Но рубахой и штанами дело не ограничивалось, от пленного требовалось ещё и молчать. А он-то поначалу обрадовался, что есть с кем перекинуться парой слов на родном языке, к тому же Тамара получалась, пусть и на малую часть, но всё-таки немкой. С другим своим соотечественником — Гельмутом — врач почти не пересекался. Во-первых, юноша в основном пропадал на разведзаданиях, а во-вторых, Гельмут старался избегать встреч с нацистом, каковым считал и доктора.

В отличие от других собак, Альма и Мартин (так же как Юв и Гал) по лагерю бегали свободно. Все знали, что красавица овчарка и беспородный гигант заслуживают полного доверия. А безобидные пудели развлекали детвору, фактически превратившись в нянек. Тем страннее выглядел случай, когда перед выходом на задание разведчики обнаружили, что все комплекты немецкого обмундирования разодраны в клочья. Не сдержался всё-таки кто-то из собак и выместил свою злость на ненавистной серо-зелёной форме.

Задание же было чрезвычайно важным — выяснить, какой участок железнодорожного полотна охраняется не так усиленно, и подготовить его к подрыву. Время прибытия следующего эшелона с пополнением для фронта, благодаря «языку», было известно.

Старшина, как начальник разведгруппы, обратился к Валентине с просьбой выяснить, кто из её подопечных совершил «диверсию». Она привлекла к расследованию свою «помощницу». Всех овчарок построили в ряд, и Альма с важным видом настоящей сыщицкой собаки приступила к обнюхиванию. Мартин наблюдал со стороны. Он заметил, как на мгновение дольше Альма задержалась перед одной из овчарок и тут же перешла к следующей. «Вот кто форму испортил!» — понял пёс, как понял и то, что Альма не хочет выдавать свою боевую подругу. Альма действительно этого не хотела. Она помнила эту овчарку по страшному сражению у шоссе. Хотя тогда ей казалось, что она никого не видит, кроме врагов. А вот ведь, вспомнила. После того как гитлеровцы отступили под натиском разъярённых собак, эта овчарка долго искала среди искорёженных тел «своего человека».

Пройдя весь ряд, Альма вернулась к Валентине и старшине с виноватым видом, мол, простите, не справилась… Видеть Альму, профессиональную сыщицу, признающей своё «поражение» влюблённому псу было не под силу, и, тоже подойдя к Семёнычу и дрессировщице, он сел перед ними с понурой головой, словно говоря: вот он я, виноват, казните…

— Мухтар?! — поражённо воскликнули Валентина и Семёныч.

— Но зачем?! — не могла поверить дрессировщица.

— Да врёт он всё, подругу выгораживает! — в сердцах махнул рукой старшина и, ещё раз обведя строгим взглядом строй овчарок, погрозил им пальцем: — Чтоб такого больше не повторялось!

Впрочем, он уже остыл и ругался больше для приличия, чем от злости. Хотя на задание теперь придётся идти с большим риском, чем раньше…

Глава 43. На задании

В этот раз группа была усилена ещё двумя бойцами, а также богатырём Леонидом и Василием. На вопрос старшего лейтенанта о возрасте паренёк (рассудив, что, раз спрашивает, значит — не знает) не моргнув глазом приписал себе сразу пару лет, пользуясь тем, что из-за высокого роста и крепкого телосложения он действительно выглядел старше своих пятнадцати (да и пятнадцать ему исполнилось только накануне, о дне рождения никому не сказал, решил — не до того сейчас). Один из местных вызвался быть проводником. Кроме Мартина и Альмы взяли ещё двух овчарок, и таким солидным отрядом выдвинулись под вечер в путь. Леонид нёс ящик с толовыми зарядами. У каждого висел на плече автомат, даже у Васьки, хотя он в жизни из автомата не стрелял, но и тут приврал, что доводилось — дома, в Минске, в Осоавиахиме.

Владимир, который уже передвигался, опираясь на палку, переживал, что не может пойти вместе с разведчиками. Его умения как метателя ножей очень пригодились бы в случае, когда нужно тихо «снять» часовых. Однако марш-бросок в несколько десятков километров был пока не для него.

— Ничего, — успокаивал Леонид шурина, — не думаю, что война закончится раньше, чем ты совсем поправишься. Успеешь ещё себя проявить.