Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

Я познакомилась с Анной в каком-то смысле благодаря Доре. Я бывала в ее галерее, кто-то спросил меня о теме моей следующей книги, и, когда я произнесла имя Доры Маар, она ошеломленно обернулась: на протяжении последних пятнадцати лет эта молодая галеристка увлекалась забытой художницей. Еще будучи студенткой факультета истории искусств, она собирала статьи и книги, касавшиеся Доры. Она все читала, все видела, прохаживалась под ее окнами на улице Савой, совершила паломничество в Менерб и даже потратила свои сбережения, чтобы приобрести один из ее рисунков. С тех пор я регулярно с ней консультируюсь. Она знает все. В моменты, когда Дора сбивает меня с толку или утомляет, я звоню ей, чтобы она напомнила мне, за что можно любить эту женщину, которую я сама не выбирала.

Иногда Анна совершает пробежки вдоль реки Рона. В морозное февральское воскресенье она отважилась добраться до остатков старого железнодорожного моста, подвергшегося бомбардировке американцами в августе 1944 года. В самом конце набережной Сен-Пьер, за кладбищем, на этом берегу остались только две старые колонны, увенчанные двумя фавнами, которые, словно разозлившись, повернулись спиной к своим близнецам на другой стороне Роны.

У Анны перехватило дыхание, когда она посмотрела на реку: среди инициалов, высеченных влюбленными на камне, она внезапно увидела имя, выдолбленное глубже остальных: «Дора»… И чуть выше: «Маа…», похоже было, что буква «р» попала на стык между блоками. «Ты видишь то, что я увидела?» – написала она в смс, прислав мне фотографию столба. Конечно, я увидела. Но что делает Дора Маар на этом затерянном столбе и на этом берегу, который оканчивается тупиком в тростниковых зарослях? Сразу пришла на ум мысль о Маршане…

Дом, где он жил, находится в двухстах метрах от этого места. Кто еще, кроме него, мог знать здесь Дору Маар? Иногда он гравировал гальку, почему бы ему не выбить надпись на столбе? Я показала его племяннице фотографию букв, выбитых в камне.

Ей очень хотелось найти сходство с его графикой. Но в этом так легко ошибиться…

«Это не я смотрю на дерево, это дерево смотрит на меня и диктует мне суть своих загадочных форм», – написал Андре Маршан в своем завещании художника. Стоя перед этими буквами, я надеялась, что они в конечном итоге продиктуют мне свою историю… Но, увы, они мало что сказали, если не считать того, что эти два слова были явно выгравированы разными людьми. Слово «Дора» получилось угловатым, очень глубоко выдолбленным, а «Маар» – более округлым и поверхностным.

Анна связалась со специалистом по граффити. По его мнению, надписи в виде фамилий, если они не сопровождаются сердечком, чаще всего выбивает сам обладатель этой фамилии. Еще одно предположение заключалось в том, что Дора – довольно распространенное немецкое имя. Во время оккупации солдат, которому было поручено охранять мост, мог написать имя той, по которой тосковал. Чуть позже кто-то ради забавы добавил «Маар», так что «р» попало в разлом. Мне хотелось верить, что это был Маршан.

Т.Д. заметил мне, что все эти годы под мостом была вода… Да, но я нашла на этом самом столбе еще более старую надпись, датированную июнем 1940 года.

А в архиве Доры есть письмо от директора городских музеев Арля, в котором он благодарит ее за посещение и работу Пикассо, представленную для выставки 1957 года. Значит, она совершенно точно приезжала сюда в 1957-м.

Маршан был ее единственным другом в этом городе, она непременно предупредила его о своем приезде. Он наверняка встречал ее на вокзале. Они прошли по набережным до Музея Реаттю и вместе осмотрели выставку Пикассо. Мне представляется, что они остались довольны. И тот, и другая умели делать свое дело, восхищаться гением, не доверять людям. Затем они перешли реку, чтобы пообедать. Выйдя из кафе, решили пройтись. Доре захотелось взглянуть на Рону, которую она так любила рисовать, когда садилась на поезд до Авиньона. Из квартала Тринкетай открывается самый красивый вид на старый город. Они прошлись вдоль кладбища, наблюдая за старыми барками, качавшимися от порывов мистраля. Они говорили о ветре, свете и реке. Маршан был менее религиозным, но оба они одухотворяли природу, что отличало и их живопись… Заинтригованные именем «Дора», выгравированным на колонне, они остановились. И тогда Маршан вытащил нож, который всегда носил в кармане, чтобы добавить «Маар»… Правда, для «р» не хватило места… Дора, должно быть, улыбалась. Вот и все…

Маршан вполне мог захотеть в последний раз оставить с носом Пикассо. Но этого никогда бы не захотела она. Тем более чтобы его дразнил другой художник. Тем более чтобы кто-то мог сказать, что она довольствовалась посредственным, второстепенным, запасным вариантом. И поскольку на земле не было никого лучше, «после Пикассо мог быть только Бог».

Как ни странно, Дора Маар и Андре Маршан умерли в один и тот же год, в 1997-м, в возрасте девяноста лет. Она – в Париже, на улице Савой. Он – в Арле, на набережной Сен-Пьер, в том самом доме, из которого открывается вид на Рону и ее ласточек.