К сожалению, сыновья Пьера Лейриса не помнят, чтобы встречали ее у них в доме, они даже не слышали, чтобы ее имя произносилось в ином контексте – только в связи с портретами работы Пикассо.
К счастью, переводчик опубликовал свои мемуары [177]
, фрагменты идей и воспоминания, которыми, правда, перестал заниматься при приближении смерти. Сегодня уже никто не читал Пьера Лейриса… Даже продавец, похоже, удивился, что его воспоминания кому-то интересны. Но там, на странице 25, я нашла официальное доказательство: «Живя на улице Савой, я перехожу улицу Кристин…» Значит, они были соседями, оба жили на столь маленькой улице, что ее правильнее было бы назвать переулком. Выходит, это он, точно он!«Хорошо, и что с того?» – снова вздыхает T.Д. Я вижу в этом признак того, что Дора была открыта к общению. Ошибочно было считать, что через шесть лет после того, как Пикассо ее оставил, она замкнулась в своем мирке. Из любви или нежности она сохранила в адресной книге номера Элюара, Кокто и Вилато, племянника Пикассо. Но видела их очень редко или не видела больше вообще. В 1951 году вселенная Доры состояла из нескольких галактик, а имена в записной книжке – это планеты. Она постепенно удалялась от ближайших спутников Солнца-Пикассо. Ее притягивали несколько созвездий, как и свобода перехода от одного к другому: дю Буше, Сидери, Бальтус. Эти созвездия порой совмещались или противостояли друг другу.
Мари Лор де Ноай любила спрашивать друзей: «В каком возрасте вы стали самими собой?» Мне хочется верить, что на этот вопрос Дора бы ответила: «В 1951 году!» Это придало бы смысл моей записной книжке. Ей было сорок четыре года. Ей удалось прожить шесть лет без Пикассо. Она вышла из депрессии. Бог, Лакан и живопись – эти три столпа позволяли ей удерживать равновесие, конечно, хрупкое, и все же она говорила: «Да, я знаю, что, как бы то ни было, моя судьба прекрасна.
А прежде я утверждала, что она жестока».
Через несколько месяцев она прекратила сеансы психоанализа и еще больше изолировалась от окружающих. Из трех столпов осталось только два. Ее состояние стало менее стабильным… В 1973 году, после смерти Пикассо, она сожгла еще несколько мостов, которые связывали ее с внешним миром. Осталась наедине с Богом и своими призраками, ей больше никто не был нужен. Она заперлась, рисовала, ослепленная природой, которая связывала ее с Богом… Легко вообразить, как, лишенная опоры, она себя теряла, а порой и бредила.
Дора определенно не была феминисткой. В адресную книжку она записала «герцог Люин», хотя близкие отношения ее по большей части связывали с герцогиней.
Они познакомились после войны, в доме Анкорен или других аристократов из шестнадцатого округа. Это был период «светского телефонного справочника». Она достала свои меха и вечерние платья. Бывшая гошистка так естественно вернулась в богатую, снобистскую и консервативную среду, в какой росла в Аргентине. Но ее отношения с мадам де Люинес вышли далеко за рамки светских: обе они провели детство в Буэнос-Айресе. Это было как удар молнии.
История герцогини немного похожа на историю Золушки из пампас. Она родилась в семье бедных фермеров. Когда мать умерла, ей впервые посчастливилось: девочку усыновила богатая пара аргентинских заводчиков. А в Париже она познакомилась со своим прекрасным принцем: Филиппом Анн Луи Мари Дьедонне Д’Альбером де Люином, 11-м герцогом де Люином и де Шеврезом.
Помимо удовольствия поддерживать разговор по-испански, было еще одно общее: Хуана Мария и Дора Маар жили в одних и тех же кварталах, пересекли Атлантику на том же лайнере. Обеих женщин отличал религиозный пыл, который усиливался обоюдным интересом к авторам мистических трудов.