Тайна «Железной дамы»

– Назвался вашим именем, меня и впустили, а потом схоронился за одной из колонн и ждал, когда свора церберов от дверей отойдет. Так их всех внутрь засосало, я и воспользовался моментом. Никто меня не слушает, Иван Несторович, не верит, – стал жаловаться исправник. – В посольство ходил, все пороги оттоптал, слышать они не хотят, что племянница инженера Эйфеля – это наша Ульянушка. Артур Павлович мой рассказ выслушал, перекрестился, потом даже шифрованную телеграмму в Петербург отправил. Не знаю уж, что ему пришло в ответ, но поступил со мной после господин уполномоченный скверно – выставил вон. Еще и пригрозил на родину выслать по седьмому пункту закона от какого-то там ноября тысяча восемьсот какого-то года как иностранца, присутствие которого может возмутить порядок и стать опасным общественному спокойствию. Я разозлился и ушел. Но не выдержал, вернулся, стал вновь требовать расследования, на это мне ответили, что делом давно занят некий Баранов – агент из специальной службы наблюдения за русской политической эмиграцией. И что при Парижской префектуре давно работает русская секретная служба. И что руководит сим процессом действительный статский советник Рачковский. И что здесь же, на улице Гренель-79, в здании русского посольства он нередко бывает. Зашел я в кабинет Рачковского, а все там в золоте и красном дереве, красном же сафьяне, да в прочих излишествах, а и сам действительный статский советник в Париж перебрался явно не для службы. О чем красноречиво говорили синяки под глазами, выдавая в нем любителя казино. Пригрозил и этот прыщ мне, сказал, если еще раз увидит в километре от улицы Гренель, то в кандалах отправит в Петербург. Вообразите, сколько всего – секретная служба там, секретная служба здесь, и в Префектуре свои люди, и чуть ли не везде. А все равно поймать ее не могут.

– Вам удалось ее выследить? – заплетающимся языком спросил Иноземцев.

– Я уже месяц в Париже, следил за вами и за этой чертовкой, – отозвался исправник и провел рукой по усам. – Думала, косу отрезала и все: я – не я. С самого начала знал, что она за вами увяжется, да только никак не мог ее здесь, в Париже, сыскать. Раза два возвращаться приходилось, когда со следа сбивался. Едва не поймал ее в Германии… Знаете, чем она там занималась? На пару с каким-то учителем химии собиралась фармацевтическую лавку открыть, даже патент на свое имя выписала. И я ее чуть не поймал. Выскользнула и, как всегда, испарилась. В патентном бюро сказали – лекарство от кашля с новомодной формулой сия дама изобрела, но до конца оформить патент не успела. А что она с аэростатом этим выкинула! Это ж надо было… Улетел шар аж до самых губерний Привисленских, и гнались сутками, выслеживали. И не упал шар, пока в подогревающем воздух устройстве горючее не кончилось. На наших глазах дирижабль в озеро ухнул. Выловили – а там никого. Как она это делает?

– Да-а, – вздохнул Иван Несторович и после минуты раздумий добавил: – Видимо, все дело в амулете.

– В каком еще амулете? – недовольно воззрился Делин на Иноземцева. Тот сидел с отрешенным видом, глядя на груду щепок и раскуроченных досок.

– Амулет генерала… африканский амулет. Он приносит удачу.

– А ну, конечно, а я-то в догадках терялся. И потому, видимо, на мое место Заманского сослали, исправником Т-ского уезда, а меня до станового пристава разжаловали, что у нас оного амулета и не было.

Иван Несторович сочувственно вздохнул.

– Всего неделю я выдержал под гнетом Григория Петровича, этого напыщенного упыря. Уж до чего возненавидел он меня, зеленел при каждой встрече и вместо приветствия нервно подбородком дергал в сторону. Случая не упускал, чтобы не унизить всякий раз. Вот я и вспылил – швырнул в лицо какими-то бумагами. Итог – лишение чинов и должностей. Подался я в бега. А что теперь остается? Изловлю проклятую, тогда и успокоюсь.

Иноземцев вновь вздохнул, а потом и поднялся.

– Мне стол надо сжечь, – проронил он, принявшись собирать в охапку доски.

Делин, ни слова не сказав, тоже стал собирать доски и следом за Иноземцевым понес их вниз, к крыльцу. Они молча ходили вверх-вниз, сносили хлам, сооружая подобие горки напротив каменных ступеней. Следом Иван Несторович вынул спички и поджег несколько скомканных листов из тетради, уложенных под горой щепок от бывшего стола. Через несколько минут огонь занялся, вспыхнул настоящий костер, трещал и лопался белый лак, покрываясь черными пузырями. Горестное уныние, во власти которого был Иноземцев, передалось и Делину. Оба присели на каменную ступень крыльца и, уставившись на огонь, сидели в полнейшем безмолвии до тех пор, пока большая часть щеп не превратилась в головешки.

– Иноземцев, – вышел из оцепенения Кирилл Маркович. – Ну что за похоронное настроение? Ей-богу, хочется пустить себе пулю в висок. Да и к тому же, – он обернулся и посмотрел на внешнюю стену лаборатории, – меня не покидает дурацкое чувство, что я нахожусь в бюловской богадельне. Зачем вы сотворили такой странный декор со своим домом?