Рультабий кашлянул несколько раз, и я сразу понял, что означает его кашель. Мой друг явно смутился, дойдя в своих объяснениях до этого момента, так как был вынужден не раскрывать до конца истинную причину ужасного поведения Ларсана по отношению к мадемуазель Станжерсон. В его рассуждениях чувствовались пробелы, его доводы вряд ли могли убедить всех, и председатель суда наверняка обратил бы на это внимание, если бы Рультабий, хитрющий, как обезьяна, не воскликнул в эту минуту:
– А теперь мы наконец-то дошли до разгадки тайны Желтой комнаты!
В зале задвигали стульями, кое-кто попытался протиснуться вперед, послышалось энергичное шиканье. Всеобщее любопытство достигло наивысшего предела.
– Но мне казалось, – вмешался председатель, – что, согласно вашей гипотезе, господин Рультабий, тайна Желтой комнаты уже нашла свое объяснение. Сам Фредерик Ларсан и разъяснил нам ее, поменяв местами действующих лиц и поставив вместо себя господина Робера Дарзака. Совершенно очевидно, что дверь Желтой комнаты открылась, когда господин Станжерсон остался один, и что профессор позволил уйти человеку, который вышел из комнаты его дочери, не задержав его, вероятно, по просьбе самой дочери
, во избежание скандала!– Нет, господин председатель, – с живостью возразил молодой человек. – Вы забываете, что мадемуазель Станжерсон находилась в таком состоянии, что не могла ни о чем просить, не говоря уже о том, чтобы запереть за собой дверь на замок, да еще на задвижку… Вы забываете также, что господин Станжерсон поклялся головой своей умирающей дочери, что дверь эта не открывалась!
– Однако, сударь, это единственно приемлемое объяснение случившемуся! Желтая комната была заперта, как сейф
. Пользуясь вашими же словами, позволю себе заметить, что убийца не имел возможности исчезнуть оттуда ни естественным, ни противоестественным путем. Когда комнату открыли, его там не обнаружили! А ведь должен же он был каким-то образом уйти оттуда!– Дело совсем не в этом, господин председатель…
– А в чем же?
– Куда ему было бежать, если его там не было?
Шум в зале…
– Как это не было?
– Разумеется, не было! Ведь если его там не могло быть, значит, его там и не было!
Никогда не следует забывать о здравом смысле, господин председатель!– А что же в таком случае прикажете делать с уликами, свидетельствующими о его пребывании там? – запротестовал председатель.
– Вы, господин председатель, начинаете не с того конца! А здравый смысл говорит вот о чем: до того момента, как мадемуазель Станжерсон заперлась у себя, то есть незадолго до второго этапа событий, имел место первый этап
. Если бы после того, как убийца бежал, а сама она поспешила вернуться в лабораторию, где отец застал ее за работой, – так вот, если бы после покушения у нее была возможность хоть на короткое время снова заглянуть в свою комнату, она сразу же убрала бы по крайней мере баранью кость, берет и носовой платок, валявшиеся на полу. Но она и не пыталась этого сделать, так как отец не оставлял ее ни на минуту. Так что вернуться к себе в комнату она сумела лишь в полночь. И все-таки в десять часов туда входили: папаша Жак по обыкновению закрыл ставни в ее комнате и зажег ночник. Склонившись без сил над письменным столом в лаборатории, где она делала вид, будто работает, мадемуазель Станжерсон забыла, конечно, что папаша Жак должен войти в ее комнату. Внезапно вспомнив об этом, она попросила его не беспокоиться и не ходить туда. Об этом прямо сказано в статье, напечатанной в газете «Матен». Однако папаша Жак все-таки идет, но ничего не замечает – настолько темно было в Желтой комнате… Зато мадемуазель Станжерсон пережила, наверное, страшные минуты. Хотя, с другой стороны, она, вероятно, и не подозревала, сколько следов оставил убийца в ее спальне. Ведь после покушения у нее едва хватило времени скрыть следы его пальцев на своей шее и выйти из помещения… Если бы она знала, что кость, берет и носовой платок валяются на полу, она бы, конечно, подобрала их, когда в полночь вернулась к себе в комнату… Но она ничего не заметила при слабом свете ночника и стала раздеваться… Затем легла, чувствуя себя совсем разбитой после пережитого волнения, испытывая непреодолимый страх, тот самый, который заставлял ее оттягивать возвращение в эту комнату…Мысленно я попытался восстановить второй этап разыгравшейся трагедии. Итак, что же произошло после того, как мадемуазель Станжерсон осталась в комнате одна? Одна, так как убийцу-то там не нашли
… Мне предстояло – и это вполне естественно – включить в круг моих рассуждений вещественные доказательства, то есть осязаемые следы убийцы.