Берта стиснула виски тонкими пальцами.
— Лео, хватит. Хватит! Вейл… вейл Замка Роз был все же недостаточно глубок, ты же знаешь. В прежние времена туда даже простецы добирались… сказок насочиняли про спящую красавицу, еще какую-то чушь. Можно было туда пробраться, сложно, но возможно… Алоизе следовало расчистить и расширить разлом, а она решила, что и так сойдет. Что ж, это жестокий, но все же урок всем нам…
— Мечтай! — грубо оборвал ее Лео и тут же устыдился. — Прости. Тебе страшно признать, что наша безопасность трещит по швам. Еще немного — и те, кого мы называем простецами и профанами, ворвутся к нам в дом и застанут нас со спущенными штанами.
— Фу-у, Лео! Ты говоришь точь-в-точь как Беласко. Вот где вы нахватались таких мерзких выражений!
— Прости. — Лео вдохнул поглубже и обнаружил, что в клочья растерзал рогалик, засыпав маслянистыми крошками скатерть. — Прости. — Он взял салфетку и отодвинулся, позволяя Алисе прибраться. — За грубые слова, но не за суть. Ты слишком долго не выходила наружу, бабушка. Мир сильно изменился.
— На моем веку, — ответила Берта, — мир менялся столько раз, что не упомнишь. Ты еще слишком молод, чтобы заметить закономерности. Перемены — они, знаешь ли, как трава на обочине: прут из земли, топорщат колючки, бурно цветут, набивают твою одежду семенами, а потом распадаются в труху и слякоть под ногами прохожих. И как не было их. А через какое-то время — глядишь — опять прут из земли, будто в первый раз. Надо просто переждать бурный расцвет и колючки. Ши заперлись в холмах и сделались легендой, никто даже не думает вскрывать их сиды. Их уже несколько столетий никто не беспокоит. Мы должны сделать то же самое. Когда восстановим силы, выйдем. К тому времени, вот увидишь, простецы переубивают друг друга, и мы встретим снаружи только одичавших обезьян, вооруженных палками.
Лео прошел через задний двор, мощеный серой и черной галькой, напоминавшей поставленные ребром обкатанные монетки. В каменной ограде у контрфо́рса была прорезана калитка, от нее проложена тропа вниз. Узкая, крутая и неудобная, с врезанными ступеньками, кое-где заросшая сухой травой, — пользовались ею редко, зато Лео знал, что тропа выводит прямо к деревянной клети, которая, в свою очередь, спустит его к глиняному карьеру.
Редеющие к ночи облака укрыли землю, словно ветхое одеяло. В исполосованной вечерними тенями долине зажигались золотые огоньки. Пурпурные и рыжие черепичные кровли простецовых домов и хозяйственных построек живописными волнами спускались между розовых скал и темной зелени к самому дну долины.
За пределами замка стояла ровная теплая погода, и с лилового неба моросил дождь. Не холодный и промозглый, как в ноябрьской Артемизии, а теплый, напоенный ароматами листвы и цветов. Вокруг витал еле ощутимый запах мокрого камня.
По мере спуска аромат цветов усиливался. У старинного лифта выросла целая рощица магнолий. Темные кожистые листья четко виднелись в сумерках, а огромные бутоны слабо светились изнутри. Между листьями в перенасыщенном водяной пылью и канденцием воздухе то и дело вспыхивали крошечные радуги.
Лео улыбнулся, приблизился к цветку и глубоко вдохнул. Силы его полностью восстановились, а бабушкины нотации казались чем-то отдаленным и совсем не важным. Что, в конце концов, поделать, если он любит Дис как сестру, а она отвечает ему тем же? Когда-нибудь… не очень скоро… когда они успокоятся и остепенятся… ведь не выйдет же она замуж за своего мрачного Рамона, фейские семьи не простят такого мезальянса.
Почти никто из магов не женился по любви. Браками руководили соображения генетической и практической пользы. Это правильно и в порядке вещей, никто не спорит, главное, чтоб сию секунду не заставили жениться и производить детей.
Около лифта раньше дежурил голем, но теперь его убрали — тропинкой мало пользовались. Обычно аргилус из карьера вывозили по специально устроенной подвесной дороге и сохраняли в запечатанных сигилами контейнерах.
Лео постоял на краю обрыва, раздумывая, не сигануть ли вниз на а́лас акси́птер — «крыльях ястреба», излюбленной формуле, которой владел виртуозно. Однако желание прокатиться на лифте все же победило — полетать можно и позже, а старый забавный лифт тут один. Его буковая обрешетка была покрыта вишневым лаком, а латунные детали блестели, как новые.
Он шагнул внутрь, с некоторым усилием затворил решетчатую дверь и сложил пальцы в освобождающий глиф — клеть медленно понесла его вниз, в долину.
Чуть поскрипывали тросы. К аромату цветов добавились нотки хвои и озоновый привкус. Лифт миновал влажный облачный слой, стало еще теплее, красноватый шершавый камень скалы медленно проезжал мимо — можно рукой дотронуться. Долина, залитая тенью, усыпанная золотом огней, всплывала, как драгоценная парча с морского дна. Потом ее заслонили верхушки ливанских кедров, разлохмаченные ветром.