Тайная история человечества

Неукротимое укротили, рвота прошла, но не прошло кое-что другое. Тогда, на той передаче, у Рашида сложилась чёткая картинка, ясное ощущение, что всё это — не его. Не его, не Рашидов мир, а какой-то чужой, ему не ясный. В какой-то момент он совсем запаниковал — не проходит эта штука и всё, все сумасшедшие, а я нормальный!

А потом как-то разом успокоился. Сам, без чьей-либо помощи, от простой, казалось бы, мысли: так ведь это же от старости. Да, от старости, от неё ещё и не такое бывает. Что-то перестаёшь понимать, что-то понимаешь, но не принимаешь. Время идёт. Стареет кожа, стареют и мозги. Только вот кожу видно, а мозги… Мозги тоже увидеть можно. Вот стал бы он орать про всех сумасшедших и себя нормального, доктор бы всё и увидел, всё понял… Слава богу, промолчал. О чём, в конце концов, тут говорить, на что жаловаться? Старость не болезнь. Это молодые пусть лечатся, такие как Коля. Вот кому и вправду надо бы…

Коля напросился к нему квартирантом года полтора тому назад, в тот же день, как устроился напарником по котельной. Это был единственный день, когда Рашид видел его трезвым.

Коля бы пивным алкоголиком, он с пивными бутылками даже разговаривал (и почему-то всегда с пустыми). Он и собаку-то Пивасиком чуть не назвал. Притащил щенка и начал орать: «Пивасик, лежать!», «Пивасик, сидеть!», «Пивасик, ко мне!».

— Что «Пивасик»? — удивился Рашид, разглядывая тонконогое животное, выполнившее только одну команду, «сидеть», да и то исключительно для того, чтобы напрудить на позапрошловечный Рашидов ковёр. — Оно девочка…

— Тогда П….! — в рифму выдал Коля.

— Пижма, — приплыло Рашиду откуда-то из глубин подсознания. Назвали. Уже потом вспомнил, что видел жёлтые цветочки пижмы у забора…

Собака неудачная вышла. Шкодливая, трусливая, глупая. На поводке вот приходится водить, иначе убегает чёрт-те куда. Но и за Колей не заржавело — бил её так, что как только не убил. Рашид отнимал — когда мог…

— Ты чё, Бабай, биться не умеешь? В башню, понял? — в башню надо бить! Как ты жизнь свою лихую прожил? Потерялся ты, Бабай, потерялся…

«Биться» старик действительно не умел.

— Ну, Бабай, ты ни драться, ни…

Коля был прав и тут. Старик был одиночкой, и не только под старость. Даже собаку — свою — не завёл. И теперь, на склоне лет, на зябком дождливом рассвете, стоял здесь с этой чужой истеричкой, таращась на дурацкую серебристую надпись… (Он мог видеть себя со стороны всегда, когда угодно, где угодно — сколько себя помнил. В молодости надо было сосредотачиваться, а в последнее время это случалось само собой и всё чаще и чаще, хотя как раз теперь этого меньше всего хотелось — он сдал, сильно сдал, старик стариком…)

Высветились очередные буквы — и сразу три, «Ш», «И», «Д»!

— РАШИД, РАШИД… — зачем-то прочитал он вслух. На что это было похоже? На зов?.. Как странно! С другой стороны, когда всё так странно, чему удивляться? Снявши голову, по волосам не плачут…

Пижма дёрнулась и потянула к забору. Похоже, прямо к надписи.

— Что тянешь? Не тяни, — сказал Рашид, ёжась даже от вида травы, очень высокой, очень густой, очень мокрой. Но всё-таки пошёл за псиной. Всё-таки это был его забор, и надо было рассмотреть вблизи эти загадочные буквы…

…Рашид пришёл в себя от жуткой головной боли. И если с болью было предельно ясно — она была, и была действительно жуткая, — то с тем, пришёл ли он в себя… Ни рук, ни ног он просто не чувствовал. Попробовал пошевелиться, закричать… И как результат: чего бы то ни было другого — тоже.

Самое главное — ни рта, ни глаз. Он не ощущал их, ни закрытыми, ни открытыми!

Однако… однако, каким-то образом, он видел. Во всяком случае, его не окружала темнота, его окружал какой-то мерцающий, серебристо-сизый свет, как… ну да, как те буквы! Он вспомнил…

Он вспомнил, как, кряхтя и промокнув так, что хоть выжимай, добрался до забора. Пижма продолжала куда-то тянуть, но он остановился прямо под надписью, посередине — «РАШИД» слева и «РАШИД» справа.

Неизвестно почему, несмотря на противные мокрющие бодыли вокруг, на суетящуюся Пижму, ему хотелось стоять и смотреть, просто стоять тут и смотреть на эти серебрящиеся ниточки…

Да, линии букв вытянулись, превратились в вибрирующие ниточки, шнурочки. От них ответвлялись другие, третьи… И эти шнурочки всё удлинялись и всё ветвились, и Рашид не смог бы сказать, как это возможно, но получалось так, что это происходит и сразу во все стороны, и в то же время только по направлению к нему.

Наконец вся эта куча мала сияющих линий сомкнулась под его ногами, и он оказался в серебристом коконе… перестал чувствовать, как тянет Пижма… перестал ощущать мокрую траву и одежду… перестал ощущать и осознавать вообще что-либо…

А следующим мигом — это пробуждение. Здесь, в этом серебристом мерцании. Где ничего нет, только жутко болит голова. Ну, или что-то есть, просто нужно рассмотреть. И он, как мог, старался…