Тайная история Костагуаны

Ох уж эти слова… Где я услышал их впервые? Важнее вопрос: откуда они взялись, слова, которых никто не понимал и которые любому уважающему себя критику показались бы не просто образчиком скверной литературы, а порождением расшатанного сознания? Проследим, читатели, историю преступления (вопреки поэзии, вопреки достоинству). На дворе 1887 год: некий Хосе Доминго Торрес, государственный служащий, чей главный талант состоит в сооружении рождественских вертепов, решает стать театральным режиссером, а также решает, что в следующую годовщину независимости должна прозвучать Патриотическая Поэма, Принадлежащая Президентскому Перу. Блаженны неведающие: президент нашей республики, дон Рафаэль Нуньес, в часы досуга баловался стишками, словно скучающий школьник. В этом президент следовал устоявшейся колумбийской традиции: когда он не был занят подписанием новых конкордатов с Ватиканом в угоду своей высоконравственной второй супруге (и чтобы боготинское общество простило ему ужасный грех: он женился во второй раз, в обход церкви, да еще и за границей), президент Нуньес облачался в пижаму и колпак, накидывал руану (в Боготе обычно холодно), просил горячего шоколаду с сыром и принимался изрыгать семисложники. И вот одним ноябрьским вечером боготинский театр Варьете становится свидетелем глубокого замешательства, с которым группа ни в чем не виноватых молодых людей декламирует эти несусветные строки:

При Боякй, на поле
ожесточенной брани
колосьями героев
дух славы увенчал,
и вместо лат железных
он мановеньем длани
от вражеской атаки,
как щит, их защищал.

Между тем в Париже Фердинанд де Лессепс посвящал все свое время докучливой обязанности – соглашаться. Он соглашался, что канал не будет закончен в срок и потребуется еще несколько лет. Соглашался, что миллиардов франков, вложенных французами, недостаточно: нужно еще шестьсот миллионов. Соглашался, что идея канала на уровне моря технически неосуществима и является ошибочной, соглашался, что Панамский канал нужно строить с системой шлюзов… Соглашался, соглашался, соглашался: за две недели этот горделивый человек сделал столько уступок, сколько не делал за всю свою жизнь. И все равно их не хватило, их оказалось совершенно недостаточно. Случилось нечто непредвиденное (непредвиденное для одного Лессепса): французам надоело. В тот день, когда в продажу запустили боны, призванные спасти Всеобщую компанию, в редакции всех европейских газет пришла анонимная записка, в которой говорилось, что Лессепс умер. Это, разумеется, была ложь, но свое черное дело она сделала. Продажа бонов провалилась. Лотерея провалилась. Когда было объявлено о банкротстве Компании и назначен ликвидатор, ответственный за дальнейшую судьбу машин, мой отец пришел в редакцию Star & Herald и умолял, чтобы его приняли обратно, обещал написать первые пять текстов бесплатно, пусть только снова найдут ему место на своих страницах. Очевидцы уверяли меня, что он плакал. А тем временем вся Колумбия распевала:

Рвет волосы от горя
на голове девица
и вешает на ветви
среди могильных плит.
Скорбит под кипарисом,
как горькая вдовица,
но по челу и лику
свет гордости разлит.