— Должна быть,— ответил я.— А вам от нее что-нибудь нужно?
— Подвеску с шеи.
— Подвеску? — с удивлением воззрился я на него.— Но зачем?
— Значит, вы ее плохо рассмотрели,— подавил он смешок и потер руки.— Будем считать это моей прихотью. Увидимся.— Он приподнял шляпу.— Прекрасно]’о вам дня, мистер Стокер!
— Сгораю от желания быть у вас в помощниках,— прокричал я ему вслед.
— Ну еще бы! — ответствовал он, но не обернулся и вскоре исчез в водовороте уличного движения и тумана
Я начал проталкиваться сквозь толпу прохожих. Меня ждал «Лицеум».
Я с головой ушел в дела театра, почти позабыв о море чудес, по которому плыл всего несколько часов назад. Мистер Ирвинг, как часто бывало с ним после триумфального первого представления, был раздражен и не в духе — он пребывал в том скверном настроении, какое охватывает любого великого артиста, после того как он отдает роли все свои душевные силы, и находиться с ним рядом было нелегко. Он преследовал меня как дух, одетый во все черное, и я даже стал бояться его высокой тощей фигуры как вестника печали или, по меньшей мере, источника приказов и жалоб. Вскоре я почувствовал, что изрядно измотан. Естественно, я почти забыл об Элиоте и удивился его появлению в начале вечера, когда я осматривал кресла бельэтажа.
Я был рад его видеть, тем более что лицо его отражало состояние удовлетворенности.
— Добились кое-какого успеха? — поинтересовался я.
— Полагаю, что так,— ответил он.— После полудня работал у себя в лаборатории.
— Ах вот как?
Элиот кивнул:
— Анализировал два пузырька из-под лекарств, которыми пользовалась леди Моуберли. Одно, которое она принимает сейчас, абсолютно безвредно. Другое, которое она только что закончила принимать и пузырек от которого выбросила, было напичкано опиатами.
— Вы хотите сказать, что ее одурманивали?
— Вне всякого сомнения. Именно потому, что лекарство в прежнем пузырьке закончилось и теперь она пила из нового, леди Моуберли проснулась, когда к ней проникли взломщики. Поэтому мы должны предположить, что они бывали у нее в доме и раньше.
— Но с какой целью?
— Увы, на эту тему я рассуждать не могу.
— Значит, это связано с делами государственной важности?
— Стокер, вы тактичный человек. Я вынужден просить вас не давить на меня.
— Извините. Мое любопытство только показывает, насколько я заинтригован этим делом.
Элиот улыбнулся:
— Так я могу надеяться, что вы снова хотите помочь мне?
— Если буду хоть чем-то полезен...
— Вы свободны сегодня вечером?
— После спектакля.
— Отлично. Возьмите кэб, и пусть он стоит в проулке у выхода из театра.
— А что,— спросил я,— вы чего-то ожидаете?
Элиот отмахнулся от вопроса, словно от назойливой мошки, и при этом я увидел, как в руке у него блеснуло что-то серебряное.
— А, так вы уже повидались с Люси? — удивился я.— Полагаю, это ее подвеска у вас в руке?
Элиот разжал ладонь.
— Посмотрите на нее повнимательнее!
Изучая подвеску, я увидел то, что пропустил раньше: это была монета, изумительной выделки и очень старинная.
— Откуда она?
— Из холодной руки мертвого Артура Рутвена,— ответил Элиот.
— Уж не хотите ли вы сказать, что...
— Да. Он сжимал ее, когда его труп выудили из Темзы.
— Но зачем? Вы думаете, это имеет какое-то значение?
— Это,— произнес Элиот, вставая,— я надеюсь сейчас разузнать. Нет-нет, Стокер, оставайтесь на месте. Увидимся вечером. И не забудьте заказать кэб.
Не успел я ответить, как он скользнул за занавеску за креслами и вновь исчез. Я бросился было за ним, но, выбегая из бельэтажа, чуть не сшиб Генри Ирвинга, бушевавшего из-за каких-то поломанных декораций, так что мне пришлось с места в карьер заняться этим занудством. Позднее я удовольствовался заказом кэба, а в остальном оставалось только ждать.