Тайная мать

Добравшись до чуть приподнятого внутреннего дворика, я сначала замедляю шаг, а потом и вовсе останавливаюсь, не зная, что делать дальше. Неужели я вправду найду в себе силы постучать в дверь к этому абсолютно не знакомому мне человеку? Я потихоньку подбираюсь к окну справа от входа и заглядываю в него, приложив к стеклу обе ладони, чтобы защититься от въедливого света внезапно вспыхнувшей соседской сигнализации, которая нервирует меня еще больше. Передо мной кухня. Несовременная, с видавшей виды американской газовой плитой и шкафчиками по моде 60-х. В кухне полный бардак: из раковины торчит пирамида грязных тарелок, по полу разбросаны старые сапоги и туфли; все рабочие поверхности, включая обеденный стол в дальнем конце помещения, завалены каким-то непонятным барахлом.

Пересекаю террасу и подхожу к окну слева от входа. Шторы на нем задернуты, но не до конца. В середине есть маленькая щель – она-то и позволяет мне заглянуть внутрь. Массивный овальный стол занимает основную часть пространства этой, как мне представляется, обеденной комнаты. На столе стоит древний компьютер, вокруг него – груды скоросшивателей и разных бумаг. Я начинаю сомневаться, а дома ли вообще Фишер и его сын. Но в эту самую секунду дверь столовой распахивается, и под потолком вспыхивает люстра, заливая все пространство потоками яркого света. Входит Джеймс Фишер, высокий и до жути настоящий.

Я застываю, когда он останавливается, глядя на меня в упор. Черт возьми. Он делает ко мне шаг, и внутри у меня все как будто разжижается. И как только я не взвизгнула от ужаса? Отскакиваю от окна и прижимаюсь спиной к стене, сердце стучит, точно молот, под шапкой и шарфом прошибает пот. Заметил или нет? Конечно, заметил, как же иначе?

На подгибающихся ногах я снова делаю шаг к окну, дрожащими руками хватаюсь за подоконник, заглядываю в щель между шторами и вижу, как он садится за компьютер, даже не глядя в мою сторону. Облегченно перевожу дух. Но, видя вблизи, какой он серьезный и даже строгий в очках, с этой своей бородой, я невольно спрашиваю себя: как мне набраться смелости задать ему все те вопросы, которые я приехала задать? А если я все же не осмелюсь это сделать, что мне остается? Разворачиваться и ехать назад, в Лондон, признав всю эту длительную и дорогостоящую вылазку напрасной тратой моего времени и сил? Нет уж. А еще меня сильно раздражает, что некая часть моего «я» хочет доказать Карли: «Смотри, я не полная размазня. Я тоже кое-что умею, я и без твоей помощи могу очистить свое имя. А заодно и без твоих сомнительных методов». Тут мне приходится закрыть глаза на то обстоятельство, что вообще-то в данный момент я нарушаю закон.

Еще минуту наблюдаю за Фишером, параллельно работая над тем, чтобы выровнять дыхание, успокоиться и сформулировать про себя вопросы, которые я хочу ему задать. А заодно решить, как мне убедить его выслушать меня. Но мой мозг отказывается повиноваться. Все мысли смешались в нем в кашу. Так что остается либо продолжать стоять тут, как прибитая, либо сделать те несколько шагов, которые отделяют меня от двери, и постучать.

Поколебавшись еще несколько минут, я вдруг обнаруживаю себя перед дверью кухни, причем моя рука уже зависла над стеклом, готовая стучать в него. Опускаю ее трижды. Тук, тук, тук. Стекло толстое, от ударов оно вибрирует, дребезжит внутри деревянной рамы. По-моему, стук вышел даже неприлично громким, но слышал ли его Фишер в соседней комнате, это еще вопрос.

– Папа!

Это он. Гарри. Вот он. Маленькая, расплывчатая из-за стекла фигурка показывается в коридоре, приближается.

– Папа! Ты слышал? – кричит он, и его тонкий детский голосок вздрагивает от восторга. – Кто-то стучит в дверь!

Как поведет себя Гарри, когда увидит меня? Снова назовет мамой? Станет ли тем открытым, дружелюбным мальчиком, каким был у меня на кухне? Или замкнется и сделает вид, что не знает меня?

Слышу низкие раскаты голоса Джеймса, но что именно он говорит, разобрать не могу. Гарри снова показывается в коридоре. На этот раз он идет медленно, опустив голову. И исчезает там, откуда пришел. Я придвигаюсь к краю двери, чтобы лучше разглядеть его, и успеваю заметить его ладошку на перилах лестницы. Он поднимается наверх. Наверное, это отец послал его туда, от греха подальше. Я понимаю – от разочарования у меня екает сердце, – что поговорить с мальчиком мне не удастся.

Тут в коридор выходит сам Фишер-старший, заслонив мне обзор своей широкой спиной. Приоткрывает входную дверь, выглядывает наружу. Он не понял, что стучали в заднюю дверь. Наверное, думает, что это кто-нибудь из журналистов. Уж я-то знаю!

Как только он затворяет парадную дверь, я стучу снова. На этот раз громче. Джеймс вскидывает голову и косится в мою сторону. На улице уже совсем темно, так что я не знаю, видит ли он меня вообще.

– Вы на частной территории! – кричит Фишер, широкими шагами входя в кухню. – Убирайтесь из моего сада! Ну не дай бог вы еще один пронырливый репортер, я сейчас же звоню в полицию! Сколько еще раз я должен повторять: мне нечего сказать вашей братии!