Тайная полиция в России. От Ивана Грозного до Николая Второго

Самые кровопролитные побоища произошли в первые 3–4 дня после манифеста, затем угли конфликта догорали примерно 2 недели в отдаленных селах и деревнях. После начального замешательства власти пришли в себя. Однако в большинстве случаев это произошло, когда погромы уже начали затихать. Лишь немногие администраторы проявили решительность в разгар волнений. Среди них был саратовский губернатор П.А. Столыпин, который вернулся из отпуска во время погрома и тут же приказал войскам стрелять залпами по грабителям. Значительно реже проявляли инициативу полицейские чиновники. При этом противникам погромов приходилось сталкиваться с противодействием коллег. В 1903 г. в Гомеле уголовная полиция пыталась защитить еврейское население, тогда как жандармы играли роль подстрекателей. В 1905 г. в Ростове-на-Дону произошло обратное. Жандармское управление железной дороги вооружило отряд самообороны, а городская полиция сочувствовала погромщикам.

Иной раз начальники вступали в конфликты с подчиненными. В Рыльске (Курская губерния) помощник исправника Домбровский произнес речь, из которой, по словам погромщиков, «мы должны были понять, что нужно устроить погром». Однако исправник Зарин обратился к горожанам с просьбой восстановить порядок. «Явились охотники, и в скором времени группа горожан человек в тридцать с криками “ура” двинулась на громящих, которые сейчас же разбежались».

Следует отметить случаи, когда инициатива местных полицейских органов не была поддержана высшим начальством. Ротмистр Размариц запросил из Волынской губернии штаб корпуса жандармов: «Не признают ли возможным в случае возникновения еврейского погрома, о чем носятся слухи неопределенные, пропускать местных жителей порубежного Волочиска в Австрию без установленных документов». Но в Петербурге не одобряли действий, выходивших за рамки предписаний и циркуляров. На запрос жандармского ротмистра последовал категорический отказ.

IV

Начиная с 1903 г. имперскому правительству приходилось учитывать, что бесчинства в черте еврейской оседлости вызывают международный резонанс. Граф И.И. Толстой, занимавший пост министра народного просвещения в кабинете Витте, отмечал в своих мемуарах: «Вопрос о погромах играл огромную роль в смутное время реформаторской деятельности правительства; как в России, так и за границей на каждый еврейский погром или даже слух о нем обращалось несравненно больше внимания, чем на все аграрное движение и даже на кровавые бунты солдат и матросов». Добиваясь крупных иностранных займов, правительство должно было прислушиваться к мнению баронов Ротшильдов и других финансовых групп, руководимых банкирами-евреями.

Между тем все попытки наказать виновных блокировались сверху. Граф Витте описал один из таких эпизодов в своих воспоминаниях. Когда в Гомеле произошло очередное столкновение на этнической почве, Министерство внутренних дел провело расследование действий местной полиции: «Расследованием этим неопровержимо было установлено, что весь погром был самым деятельным образом организован агентами полиции под руководством местного жандармского офицера графа Подгоричани, который это и не скрывал». На заседании Совета министров прозвучало много возмущенных слов, был составлен журнал заседаний с требованием предать жандарма суду. Финал был совершенно неожиданным: «На этом журнале Совета министров государь с видимым неудовольствием 4 декабря (значит, через 40 дней после Манифеста 17 октября) положил такую резолюцию: «Какое мне до этого дело? Вопрос о дальнейшем направлении дела графа Подгоричани подлежит ведению министра внутренних дел». Через несколько месяцев я узнал, что граф Подгоричани занимает пост полицмейстера в одном из черноморских городов».

Необходимостью действовать с оглядкой на царскую резиденцию объясняется крайняя осторожность, которую проявил граф Витте в истории с погромными прокламациями, подготовленными на Фонтанке, 16. Премьер-министр узнал об этом в январе 1906 г. от бывшего директора Департамента полиции А.А. Лопухина и попросил собрать дополнительные сведения. Через несколько дней, вспоминал Лопухин, «мне удалось установить, что после издания Манифеста 17 октября 1905 г. в помещении Департамента полиции была поставлена ручная ротационная типографская машина, на которой и печатались погромные воззвания. Учреждена эта типография была по распоряжению в то время вице-директора департамента Рачковского и находилась в заведовании жандармского ротмистра Комиссарова, при котором состояло 2 печатника».

Типография действовала с декабря 1905 по февраль 1906 г. и успела выпустить по меньшей мере три прокламации. По своему содержанию они не были направлены исключительно против евреев, хотя в них имелся обычный набор антисемитских высказываний. Так, в воззвании к солдатам говорилось: «…вот теперь жиды и хотят нашу матушку-Русь сделать уже царством не русским, а еврейским, или сионистским». По свидетельству А.А. Лопухина, ротмистр Комиссаров хвалился: «Погром устроить можно какой угодно: хотите на 10 человек, а хотите на 10 тысяч».