Тайная полиция в России. От Ивана Грозного до Николая Второго

Рутенберг утверждал, что действовал с ведома Азефа. Руководитель Боевой организации отрицал это и убедил в своей правоте членов ЦК. Рутенберг вынужден был отойти от дел с клеймом человека, убившего Гапона из личных счетов. Безусловно, у Азефа имелись веские основания подтолкнуть Рутенберга на нарушение партийных инструкций. Азеф не хотел, чтобы полиция получила возможность проверять его донесения при помощи других осведомителей. Через несколько дней он злорадно бросил Рачковскому: «Что же, удалось вам купить Рутенберга? Хорошую агентуру вы в лице Гапона обрели? Выдал он вам Боевую организацию?» И, глядя в упор на собеседника, он добавил: «Знаете, где теперь Гапон находится? Он висит в заброшенной даче на финской границе… вас легко постигла бы такая же участь, если бы вы еще продолжали иметь с ним дело».

Если Гапон знал Азефа только как революционера, то эсер-максималист Соломон Рысс проведал о его связях с полицией. Это удалось ему, потому что он, находясь в тюрьме, изъявил желание сотрудничать с политическим розыском. Директор Департамента полиции М.И. Трусевич так хотел заполучить надежного осведомителя из максималистов, что приказал устроить побег опасному преступнику, пожертвовав при этом двумя жандармами, которых отдали под суд за упущения в охране. Выйдя на свободу, Соломон Рысс рассказал товарищам о сделке с полицией. Он дал жандармам сведения о некоторых максималистах, но умолчал о наиболее важных акциях. В сентябре 1906 г. он через своего брата Петра Рысса предупредил эсеров об Азефе, добавив, что этот агент губит и его самого. Петр Рысс выполнил поручение, но эсеры лишь пригрозили, что он «дорого заплатит за клевету». Вскоре Соломон Рысс был арестован и повешен.

В тот же период в ЦК партии эсеров поступили сведения из Одессы о том, что помощник начальника охранного отделения готов за солидное вознаграждение открыть имя важного провокатора. На переговоры выехал Н.С. Тютчев, но еще раньше об этих сведениях стало известно Азефу. Когда Тютчев добрался до Одессы, полицейский чиновник бесследно исчез. Говорили, что его срочно отозвали в Петербург и обвинили в растрате казенных денег. Впрочем, нет достаточных оснований говорить о причастности Азефа к этому делу, так же как и о том, что чиновник собирался рассказать именно о нем.

Несомненное отношение к Азефу имело так называемое саратовское письмо. Этот документ был составлен осенью 1907 г. и являлся развернутым резюме всех сведений, переданных эсерам одним из служащих Саратовского охранного отделения. Автор письма ссылался на слова Евстратия Медникова, командированного в Саратов в августе 1905 г. для слежки за эсеровской конференцией. Желая похвастаться осведомленностью Департамента полиции, Медников рассказал, что в подпольной конференции участвует секретный агент, получающий 600 руб. жалованья. Филеры были так потрясены этой суммой, что упросили показать им заезжую знаменитость.

Хотя полицейский служащий не знал настоящей фамилии Азефа, он назвал его агентурные клички, описал внешность. Нетрудно было догадаться, что речь идет об Азефе, участвовавшем в Саратовской конференции. Однако никто не удосужился сопоставить факты, а большинство членов ЦК не знало о существовании «саратовского письма».

Тщательный анализ всех сведений об Азефе произвел Владимир Львович Бурцев. Ему было известно положение Азефа в партии эсеров. Их личное знакомство было поверхностным. Бурцев не подозревал, что Азеф пристально наблюдал за его деятельностью еще со студенческих времен и впервые упомянул его фамилию в агентурных донесениях в 1897 г. Что же касается Бурцева, то Азеф попал в сферу его внимания лишь летом 1906 г. Издатель «Былого» столкнулся с руководителем Боевой организации на столичной улице и задал себе вопрос: «Если я издали увидел Азефа и так легко узнал его, то как же сыщики, которые, конечно, знают его в лицо, могут его не узнать, когда он так открыто бывает в Петербурге?»

Поскольку Бурцев разделял безоговорочное доверие к главному террористу, то его мысли первоначально пошли по самому причудливому пути. Он предположил, что полиция не берет Азефа, потому что ей удалось внедрить агента в его окружение. Он даже предупредил Азефа о возможном предательстве. Прошло немало времени, прежде чем ему пришла в голову чудовищная мысль: а не является ли этим осведомителем сам руководитель Боевой организации?

Бурцева поразило, что один из его добровольных помощников, бывший охранник М.Е. Бакай, хорошо знал всех эсеровских вождей, но никогда не слышал об Азефе и воспринял как розыгрыш сообщение, что тот являлся руководителем боевиков: «Мне не знать главу Боевой организации — это значит все равно что не знать фамилию директора Департамента полиции». Отсутствие видного эсера в розыскных циркулярах означало, что он нужен на свободе и его хотят уберечь от случайного ареста. Бурцев впервые услышал от Бакая псевдоним таинственного провокатора в эсеровской партии — Раскин. Теперь он не сомневался, что Азеф и Раскин — одно лицо.