Тайная тропа к Бори-Верт

А Режинальд еще больше, чем всегда, напоминал крысенка. Гладкая, облепленная мокрыми волосами головка, щуплые ребрышки, проступающие сквозь вымокший свитер — вот и все, что от него осталось. Но нет, остался еще голос, тоненький ликующий голосок, взахлеб пищавший:

— Вот это молния, а, дядя Рено! Лоранс, нас чуть не убила молния! Я видел шаровую. И Жан-Марк тоже видел. Гроза — это здорово!

Такое мужество перед лицом стихии просто ошеломляло.

— Да, малыш, очень здорово, — сказал Рено, — но тебе надо одеться, ты весь дрожишь. Лоранс, ты, кажется, говорила что-то про свитеры? Надень-ка ему на голое тело. Эммелина, успокойся, ты цела и невредима, и тебе не от чего умирать. Но если ты не снимешь мокрую одежду, то простудишься. Чем бы вытереть ей голову?

С него самого текло ручьем. Он откинул со лба мешавшие смотреть мокрые волосы и пошарил глазами по хижине. Лоранс, ни слова не говоря, взяла полотенце и принялась безжалостно тереть голову Эммелины.

Тем временем Жан-Марк зажег спиртовку и вылил содержимое термоса в кастрюлю. Пламя спиртовки, заменявшее очаг, отбрасывало на пол бори маленький светлый кружок.

— Молодец, Жан-Марк. Сейчас выпьем чаю или даже грогу. Там во фляжке ром? Эстер все предусмотрела.

— Ты меня дергаешь за волосы! — стонала Эммелина.

— Снимай платье, — приказала ей Лоранс. — Не валяй дурака, подумаешь, раздетой ее увидят! На вот, завернись.

И Лоранс обмотала сестру покрывалом.

— Папа, ты думаешь, мы сможем сейчас пойти обратно? — спросил Жан-Марк. — Или попробовать развести костер… Тогда надо найти большие камни для очага.

— С костром ничего не выйдет: если разжечь его в глубине, мы задохнемся от дыма, а если около входа, его задует ветер. Партизаны никогда этого не делали, чтобы не привлекать внимание. А домой, может, и пойдем, гроза вроде бы утихает, но скоро совсем стемнеет.

Прошел час, а они все сидели в бори. Дождь не только не перестал, а лил вдвое сильнее; удивительно, откуда на небе столько воды! Гроза удалилась, но с той стороны, откуда она пришла, уже стремительно надвигалась ей на смену новая, громыхая и гоня тучи. Вокруг маленькой хижины разыгралось целое представление: пляска молний под аккомпанемент барабанов. И уже окончательно стемнело.

— Спускаться вдоль Изу в такую погоду? — сказал Рено в ответ на вопрос Жан-Марка. — Это невозможно, даже если кончится дождь. Вода, наверно, заполнила русло и затопила тропу. Придется ждать до утра. А то в бурном ручье можно и утонуть. Там не поплывешь, сразу уйдешь с головой под обломанные ветки. Нет, остается только устроиться поудобнее.

Так они и поступили: уселись в кружок около фонаря в самом дальнем от входа уголке. Режинальд без умолку болтал. Вместо промокшей одежды на него напялили два свитера: один сверху, как и положено, а другой снизу, вместо штанов, продев его ноги в рукава. Рено не мог смотреть на него без смеха. А он все расписывал свои подвиги: как он отыскал «взаправдашнюю» тропу, обозначенную на карте; как подготовил поход; какие опасности подстерегали их в пути, — впрочем, рассказ о них оставил у слушателей некоторые сомнения, потому что звучал примерно так: «Вдруг вижу — над нами кружит орел, а они ведь, знаете, уносят детей»; или: «Вдруг слышу, земля дрожит — это, наверно, было землетрясение»… И другие такие же малоправдоподобные приключения.

Но сколько энергии понадобилось затратить этому клопу, чтобы уговорить сестру отправиться с ним вместе, чтобы преодолеть долгий путь и устроить все хозяйство в хижине. Они пришли на плато уже утром и весь день обследовали окрестности. Эммелину радовала мысль о переполохе, который вызовет их исчезновение, но, как только стемнело, она начала ныть. «Она боялась диких зверей!» — снисходительно сказал Режинальд. И он стоял на страже…

На другой день он набрал хвороста, но огонь никак не хотел разгораться. Тогда он принялся благоустраивать жилище. Украсил бори цветами и ароматными травами — кто бы мог подумать, что он способен на такое, — разложил все вещи и продукты. Он как раз подметал пол, когда перепуганная Эммелина схватила его за руку и потащила за собой, не разбирая дороги.

«Вот сумасшедшая», — подумала Лоранс, разглядывая сестру, которая пригрелась в уголке и спала. Эммелина, всегда казавшаяся ей там, «внизу», такой самоуверенной и противной и так раздражала ее, здесь, «наверху», выглядела очень жалко: какая-то длинная колбаса, закатанная в коричневое покрывало, из-под которого торчала только потемневшая от воды прядь колос.

— Я снял из того угла во-о-от такого паучищу, — говорил Режинальд, разводя руки. — Но Эммелина сказала: «Паук с утра, не жди добра» — и запретила мне это делать.

Все посмотрели наверх. Половина купола бори была чистой, а в другой половине, с того самого места, где Режинальд прервал свою работу, свисали и колыхались с каждым проникавшим в хижину дуновением ветра серые полотнища паутины.