А я все стоял и смотрел на место злополучного прыжка моего атташе-кейса. В голове было пусто, видимо от шока.
— Эврика! — услышал я. — Они положили мне трос.
От радостного возгласа Барона я очнулся и во мне произошел «взрыв» желания действовать.
— Как он попал в багажник, Николас?
— Когда я брал авто напрокат, то упомянул о поездке в Альпы. Вот они и положили. Аккуратные черти, эти швейцарцы. Молодцы!
Но какова длина троса? Мы растянули его на дороге и прикинули глубину расщелины с ручьем. Получалось, что если спуститься к дереву, что росло метрах в трех ниже дороги, то троса должно было хватить. Я стал раздеваться. Но Барон остановил меня.
— Максим, бросим жребий?
— Я его уже бросил, — указал я на атташе-кейс. — По многим причинам — это мое дело!
— Ладно, Максим, не намекай на мой возраст, а то я скажу тебе то, что давно уже хотел сказать… о твоем уме, конечно, — то ли в шутку, то ли всерьез молвил Барон.
— Говори уж, — попросил я, снимая рубашку, штаны и оставаясь босиком.
— Когда ты будешь заниматься спортом? — услышал я вопрос, весьма уместный на фоне моей полноватой фигуры.
Мне бы печалиться, а я засмеялся и ответил коротко:
— Достану, обуюсь и начну… с завтрашнего дня.
— Если вылезешь, конечно, ибо сил вытянуть твою тушу оттуда у меня не будет, Максим.
Так, весело переговариваясь, я готовился к «спасательным работам» не столь атташе-кейса, сколько документов. Я спустился к дереву и забросил трос вниз — он доставал, почти доставал, до места пристанища моего кейса.
— Максим, одень!
Я обернулся. В руках Барона была его пижама — просторная и полосатая. Я понял его предложение. Но он пошел дальше: чтобы я не ступал босыми ногами по снегу, Барон завязал снизу штанины веревочкой.
Руки я замотал носовыми платками, его и моим, — как-никак трос был железным. Снега было много, и скоро я понял, что нужно скользить вниз, как и атташе-кейс, правда, придерживаясь за трос. Первым был поднят наш драгоценный из-за бумаг груз, а затем общими усилиями наверху оказался и я.
— Все! — одновременно сказали мы оба.
Быстрое одевание и быстрая еда с традиционным кофе и сэндвичами — нам быстрее хотелось покинуть это безлюдное и столь неприветливое место.
Отъехав километра с два, мы остановились перед открывшейся нам величественной панорамой. На высоте полутора тысяч метров домики еще не расстались со снегом. Красных крыш видно не было — они надежно укрыты плотной горбушкой снега. Игрушечные домики и игрушечная церковь, казалось, были перед нами на расстоянии вытянутой руки — столь прозрачен и чист был воздух. Голубые тени скользили по долине, и чуть красноватые блики на вершинах гор говорили о приближающемся вечере. Пахло талым снегом.
— Максим, выбирай: сегодня на Сент-Готард и около него ночевка, или ночевка — здесь, а утром — на перевал?
— На перевал, и немедленно! — воскликнул я. — Там — «Чертов мост». Там прошел Суворов, Николас.
— Так. Решение принято. Как это по-русски: по коням!
— По коням! Путь на перевал, Николас! — по-мальчишески подхватил клич и я.
Через пару часов головокружительной поездки по старой дороге в Альпах, когда приходилось все чаще и чаще пересекать сползающий на асфальт рыхлый и крупнозернистый снег, мы оказались вблизи знаменитого «Чертова моста» — места славы русских гренадеров во время итальянского похода фельдмаршала Суворова, последнего из семидесяти походов и сражений в его жизни.
По серпантину дороги мы спустились к одному из мостов — теперь их было здесь два, хотя под одним и тем же названием. К старому, еще суворовских времен. Как и в те годы, мост был в рабочем состоянии. Рядом в скале был вырублен огромный православный крест, серый цвет которого хорошо должен был смотреться в любое время года. Сейчас он был полуприсыпан снегом, и лишь отдельные полуметровые буквы говорили, что надпись сделана по-русски.
Авто мы оставили на изгибе дороги около кафе. Подошли к старому мосту и насладились тишиной и мыслями, возникающими от присутствия в этом историческом для каждого русского месте.
Чуть дальше в массу горы уходила железная дорога, судя по всему сейчас бездействующая. А ведь мы хотели добраться до Сент-Готарда на узкоколейке. Однако в кафе нам сказали, что пока перевал закрыт — кругом снега и еще не сезон. Правда, посоветовали добраться автомашиной до местечка Андерматт, где есть гостиница и частные дома.
Натруженно гудя, англичанин «остин» вывез нас к местечку, которое совершенно утонуло в снегу и темноте. Мы решили не останавливаться в гостинице, а попроситься на ночлег в швейцарский дом. Его мы нашли быстро — на нем было объявление в одно слово: «комната», правда на трех языках — немецком, французском и итальянском.
— Почему нет на английском? — почему-то шепотом спросил я Барона, стоя у порога дома, как и все другие утопающего в снегу.
— Видимо, английский общедоступный, — коротко ответил Барон, как показалось мне, не без гордости.