Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

Через минуту нас в доме принимали две благопристойные дамы неопределенного возраста. Они сносно говорили по-английски и, не спрашивая, развели нас по разным комнатам. Как я понял, комнат в доме было пять-шесть, но сверхкрохотных, хотя и сверхчистых и уютных.

Только я снял пиджак и умылся над эмалированным тазиком, поливая сам себя из кувшина, как услышал серебряный звук колокольчика, а затем голос одной из дам, по-немецки звавшей спуститься вниз.

В миниатюрной гостиной для нас был накрыт стол: булочки, много сортов сыра, квадратный разрисованный, голубого фарфора, чайник и такого же рисунка кувшинчик с молоком. Дам не было, как и следов их присутствия, — стояла мертвая тишина, нарушаемая мерным звуком хода напольных часов,

Через несколько минут голодные — настоящий джентльмен и примкнувший к нему русский, расправились с десятком булочек, которые намазывались отличного качества маслом, таким ярко-желтым, что казалось — мы мажем сыр. Из вежливости, но с сожалением, оставили по ломтику сыра, а молоко выпили полностью, причем я с булкосыромаслобутербродом, а Барон — густо сдобрив крепкий чай.

Только закончив трапезу, мы обратили внимание на сахар в сахарнице и крохотные щипчики для него. Переглянулись, улыбнулись и пошли наверх.

Хотелось спать, но хотелось и оглядеться. Приехав затемно, мы не видели перехода к ночи во всем его великолепии. Из окна дома на склоне горы открывался вид заснеженной и далеко внизу лежащей долины, в колорите которой преобладали три цвета: общий сине-фиолетовый фон, желтые пунктиры и точки освещенных домов и почти черного неба. Неожиданно все преобразилось — из-за гор вышла луна, придав всему серебристую окраску, а в теневых местах — зеленоватость.

Я и сейчас, более чем через тридцать лет, закрыв глаза, вижу это чудное видение, напоминающее мне картины Архипа Куинджи с его лучшей — «Украинская ночь».

Раннее утро снова выдалось солнечным. Опять такой же завтрак, но с ломтиком грудинки, и мы, рассчитавшись и тепло распростившись с милыми дамами, тронулись в путь.

Теперь дорога вела нас вдоль берега Рейса, впадающего в озера, на которых стоит знаменитый своей средневековой архитектурой город Люцерн. Мы долго ехали по северному высокому берегу одного из озер, пока не достигли города. Главными достопримечательностями города были Мост-часовня, Водяная башня и гора Пилат над этими двумя достопримечательностями. Город, как Венеция, был связан с водами озер, и потому его облик определялся видами в конце улиц на озерную гладь с заснеженными вершинами далеких гор.

Крытая Мост-часовня была построена в 1333 году, и затем многие годы расписывалась внутри библейскими сюжетами, десятки которых привлекали туристов со всех концов света.

Короткая задержка в Люцерне — и мы снова на дороге, которая приведет нас через Берн в Женеву.

Все чаще и чаще дорога спрямляется, напоминая знаменитые немецкие автобаны. И вот короткая остановка у памятника Тилю Уленшпигелю с его сыном. Русское представление о герое местного эпоса отличается от того, что был представлен у дороги в бронзовом изваянии. Но Тиль — не стрелок из лука, а мастер арбалета. Более современного оружия в то время.

— Николас, ты ведь знаешь о нашей Куликовской битве?

— Конечно. 1380 год.

— А смотри на дату у этого памятника, — указал я на цоколь двух фигур.

— 1307.

— Это означает: еще за семьдесят лет до нашей битвы арбалет был хорошо известен в Европе и, значит, … на Руси! — воскликнул я.

— И что же, Максим?

— Загадка победы малочисленного войска Дмитрия Донского над превосходящими его силами Мамая лежит, возможно, в этом оружии — новинке в русском войске тех лет.

— Почему — «новинке»?

— Ни до, ни после этой битвы арбалетов на вооружении русских не было. Мы как бы перешли от лука к пищали.

— Понимаю, речь идет о дальности стрельбы. Лук, арбалет, пищаль. И убойности, конечно. Так, Максим? И тогда… — хотел Барон понять мою мысль.

— …тогда тактика ведения боя меняется. Для русских, Николас!

Барон молча взирал то на меня, то на Тиля, обдумывая услышанное. Иногда его взгляд останавливался на арбалете на плече Тиля — уж кто-кто, а Барон был знаток холодного оружия всех времен и народов. Вот почему я затеял этот разговор — мне хотелось узнать мнение компетентного человека на одну из гипотез времен Куликовской битвы.

— Есть гипотеза, Николас, что на Куликовском поле русские применили арбалеты, которые остановили главное, причем грозное и массовое «оружие» Мамая — его конницу с ее «облаком» стрел. Русские не подпустили татарскую конницу на выстрел стрелы, а встретили ее «крылатой пулей», арбалетной и металлической. Выковать нашим умельцам ее было весьма нетрудно.

— И тогда, Максим, первые ряды конницы оказались «стреноженными» этими «пулями» и попадали на землю, а на них свалилась вся масса идущих за ними.

— Вернее всего, именно так была сорвана первая и решающая атака Мамая, — задумчиво сказал я.

— А доказательства? — прорезался в Бароне скептицизм историка. — Есть ли доказательства, Максим?