Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

— Якобы появление третьей силы в мире — обладателей оружия массового уничтожения. Это вполне реальная картина, Максим, — еще более печально заметил Барон.

— Но факты, Николас? Факты? Кроме рассуждений.

— Готовность, я имею в виду мобилизационную готовность нации, можно обеспечить лишь одним: предвидением, упреждением и наступательными действиями тех сил нации, которые опираются на идею, цель, силы этой нации.

— Но у нас все это есть, Николас! — воскликнул я.

— Сегодня — да, а завтра? Разве не подточена ваша вера в разумную идею социализма? Или она уже кем-то дискредитирована? Ваши цели размыты, а декларирование их — не конкретно. Наконец, силы, способные реализовать идею и цели, ослаблены духовным безверием тех, кто стоит во главе вашей страны, государства. Разве это не так, Максим?

В голове мелькнуло: ну как эту информацию доложить даже понимающему меня генералу — моему шефу по НТР и ГРАДу?! С другой стороны мне, все еще продукту моей системы, было странным слышать такие крамольные речи и критику в адрес моей страны. В то же время я не мог не понимать справедливость упреков в отношении тех, кто взялся отвечать за Советскую Россию и весь соцлагерь, то есть в отношении «кремлевских старцев».

— Значит, по-твоему, «страдающие под гнетом СССР» страны — Венгрия, Чехословакия, Польша рвутся выбраться из-под крыла Красной России? Так, Николас?

— Как это ни печально, но, сложись обстановка, именно эти первыми уйдут от Советов. И их первыми США с НАТО примут в свой блок. Дай-то Бог, чтобы я ошибался, Максим… — совсем грустно промолвил Барон, глядя мне в глаза.

По его серьезному виду я понял, что он говорил мне не экспромтом, а высказывал хорошо продуманные мысли. И не верить ему я не мог.

Он не ошибся: это случилось через двадцать три года после этой беседы в Швейцарии и так же весной — три страны из бывших «братьев навек» были приняты в НАТО. Именно те самые три страны, которых Америка стремилась оторвать от соцлагеря первыми — в 1956, 1968, 1980 годах!

В таком невеселом состоянии духа мы прибыли в Женеву, где накоротке посидели в кафе и, после нескольких бокалов вина, оговорили вызов Барона на встречу. Барон видел мое расстроенное состояние и, как истинный джентльмен, попытался сгладить свою прозорливость.

— Максим, я ведь старый человек и мой ум иногда серьезно тревожит меня, но век наш, нашей Земли, кончается, а проблемы между народами остаются. Я буду искать доказательства «заговора Америки против мира» и, конечно, против твоей Родины.

Как всегда, мы расстались, довольные друг другом, но не довольные делами в мировой политике.

Через несколько дней я был в Союзе, Москве и в Ясенево.

— Михаил Иванович, — оказавшись в кабинете шефа НТР, начал докладывать я, остро переживая возможные трудности с реализацией щепетильных материалов, — от Барона получена разведывательная и контрразведывательная информация. Здесь — все собрано, включая аннотации к документам.

— Что-нибудь остроактуальное? — спросил генерал.

— Кое-что на уровне тревожных предположений, Михаил Иванович, а вот одно…

Я инстинктивно отдалял момент, когда под сомнение может быть поставлена репутация Барона, добросовестного и порядочного человека, доверившего нам свои надежды на укрощение аппетитов США. Его могли обвинить в дезинформации нашей стороны — советского руководства.

Тогда, с тоской думал я, в его досье появится короткая справка, в которой будет сказано: «замечен в провокаторской деятельности и подозревается в контактах со спецслужбами противника». И уже никогда я не выйду к нему на связь. Никогда! Будет попрана вера рядового Земли в разумное начало моего государства в лице его правительства.

О себе я не думал, ибо еще десять лет назад меня обвиняли в «подрыве авторитета Минвнешторга» и даже стоял вопрос об увольнении меня из органов госбезопасности. Но я был счастливый человек: работать без оглядки помог мне ГРАД.

И вот, сидя перед глубоко уважаемым мною генералом и единомышленником, я должен был, лучше сказать — обязан был, вовлечь его в сложнейшую историю с информацией о будущем нашей страны. «Рубикон» переходить было нужно, и я его перешел.

Тяжелый разговор о предположении Барона по развалу соцлагеря начался.

— Михаил Иванович, — чуть не заикаясь, стал рассказывать я о предположениях моего английского друга, — Барона тревожит проблема гегемонии США, и пострадает его Британия. Это случится, если развалится социалистический лагерь.

Генерал не дал мне договорить и резко спросил:

— Что?!

Он встал из-за стола и, наклонившись ко мне, повторил:

— Что ты сказал, Максим? Твой Барон зашел слишком далеко! Садись.

Как положено в армии, я так же стоял перед моим генералом. Генерал указал на стул, видимо, меня приподняло с него, когда, как ошпаренный, вскочил мой шеф по ГРАДу.

— Максим, об этих намеках — никому, ни полслова. Приказываю.

— Михаил Иванович, да кому я могу сказать — это ведь все по линии ГРАДа. Только вы и я, да еще начальник разведки.