Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

КП: 754, не вздумай только сектором газа шуровать. Шасси выпусти… шасси выпустил?

754: Шасси выпустил… Щитки полностью… Воздух есть. Я — 754.

Время: 14.37.

754: Остановился двигатель. Я — 754.

КП: 754, как расчет на посадку?

754: С подтягиванием — будет нормально…

КП: Подтянуть! Под… Под…

754: НЕ НА ЧЕМ! НЕ НА ЧЕМ!

КП: Убрать шасси… убрать шасси… Подтянуть, подтя…

754: ОЙ… МА-МА…

Прослушав запись в первый раз, потрясенный, я долго сидел молча. Голоса, их интонация, отдельные фразы роились в голове. Перед глазами стояло лицо штурмана полка, всегда приветливого и жизнерадостного человека. Наконец, стал осмысливать и записывать услышанное. Так родилась эта запись — стенограмма, которую нужно было приложить к акту.

Здесь необходимо небольшое пояснение. Дело в том, что прежде чем садиться на аэродром, самолет строит «коробочку», то есть делает вокруг посадочной полосы расчет, облетая ее с четырьмя разворотами.

Штурман — отличный фронтовой летчик. Он сделал сотни вылетов, боевых вылетов над Баренцевом морем в годы войны — остался жив. Несколько лет назад, спасая МИГ с остановившимся двигателем, тоже остался жив. За этот подвиг тогда его наградили золотыми часами, которые он с гордостью показывал мне. А нынче? Не получилось, не дотянул. Но почему? Не хватило нескольких секунд? Да, была проволóчка с посадкой и, что греха таить, растерянность руководителя полетов, точнее его нечеткость в руководстве ситуацией. Именно об этом рассказала магнитофонная запись.

И еще. Если бы у него были убраны шасси, то самолет, попав в болото, не перевернулся бы… Ох уж это «бы»! Но история «бы» не признаёт. Шасси убрать — это несколько секунд. Их-то у штурмана и не было.

Спокойный голос штурмана. Четкие, уверенные сообщения о состоянии двигателя и условий полета вокруг аэродрома… И, временами срывающийся на крик, голос руководителя полетов, полковника — фронтового друга штурмана.

Прослушал пленку, и до меня дошел смысл фразы полковника: «…теперь мне крышка, уволят». Даже мне, непрофессионалу в летном деле, было ясно, что руководитель полетов в этой ситуации оказался не на высоте.

Расследование показало следующее. Реактивный двигатель вышел из строя, остановился в воздухе — это было основное зло в эксплуатации МИГов. Фабричный брак в лопатке турбины. Уже при работе в разведке мне приходилось ставить источникам задание на технологию изготовления надежных лопаток для турбин реактивного двигателя. Причем такие задания были и через пять, и через десять, и даже двадцать лет.

Когда лопатка турбины отрывалась, то она попадала между вращающимися частями двигателя, начиная разрушать его. Так случилось и в этот очередной трагический раз. Двигатель встал — до посадочной полосы не хватило 2–3 секунд.

Хоронили штурмана тяжело. Поселок притих. Короткий путь от Дома офицеров, приземистого одноэтажного здания еще времен войны, до кладбища погибших летчиков прошло все население поселка — скорбная традиция, заложенная еще до войны, продолженная в годы войны и теперь, в послевоенное время.

Красивый и мужественный человек, классный летчик, до последней секунды не потерявший самообладания, уходил от близких и товарищей навсегда. Уходил в землю, которая была столь желанной в его последнем полете и столь опасной при встрече с ней.

Последний путь: рвущие душу звуки оркестра, приспущенное знамя с боевыми орденами на его полотнище, прощание родных и друзей, залп из винтовок, горсть земли от каждого из присутствующих. И вот — всё. Глухой рокот комьев о крышку гроба, темные пятна на алой обивке его… Скупые слезы у мужчин и рыдания женщин как бы говорили: сегодня мы хороним твоего, а завтра…

Это «дело» — контрразведки

Пришла осень с дождями и ветрами, а главное — с мокрым снегом. Север готовился к зиме. На стоянке самолетов один из моих помощников коротко бросил мне при мгновенной встрече: «Нужно увидеться…» Место встречи было оговорено заранее, и в тот же вечер, пользуясь ранними ночами, мы переговорили о важном моменте в обстановке с безопасностью в авиадивизии.

— Максим Алексеевич, — начал помощник, — тут один механик выделяется… Обратил внимание, как вы инструктировали.

— Кто и в чем выделяется?

— Да с третьей эскадрильи… — И помощник подробно описал механика, которого с этого дня я стал называть «Летун».

Механик стал изучать летные инструкции. Не то что изучать, но брать в секретной части. Криминального в этом ничего не было, но сработал принцип: механик выделился из среды других своих коллег. Зачем ему знания об особенностях управления самолетом в воздухе? Этим мы и занялись с моим помощником.