Перед разведкой встал вопрос, как дискредитировать бюро, занятое ОВ, и его заказчиков — японское военное ведомство и американцев. Свои соображения мы направили в Центр и утвердили план действий.
В то время придать гласности кое-что из полученных от Паныча материалов в японской прессе было весьма сложно. Это не всколыхнуло бы всю страну и не задело бы каждого японца. Подсказка пришла совсем с неожиданной стороны.
Дело в том, что львиная доля всей кухни в токийских ресторанах приходилась на китайскую. Основа китайской кухни — свинина. В этом многомиллионном городе со сложными правилами поддержания нужных санитарных условий население весьма щепетильно и чувствительно к нарушениям таких условий. Санэпидемиологические службы столицы время от времени предавали гласности имена нарушителей производства пищевой продукции и напитков. Иногда это были случаи отравления или пуска в продажу скоропортящихся продуктов. До самоистязания в поддержании личной чистоты, японцы очень чувствительны к чистоте пищи.
В материалах Паныча о бюро по ОВ говорилось, что некоторые отработки компонентов и их испытания проводились на свиньях. В Центр пошло письмо с соображениями предать гласности факт таких работ по ОВ с использованием в цепочке исследований… свиней. Предлагались конкретные шаги.
Последовала утечка информации, что после опытов над свиньями с применением химических препаратов эти животные поступают в торговую сеть к частным владельцам китайских ресторанов. Там говорилось об ОВ, называлось бюро, его связь с японским военным ведомством и заказчиком в лице американцев. Все остальное доделали журналисты. Оправдываясь, бюро вынуждено было предоставить могильники свиней. Их проверка показала, что эти животные использовались в качестве подопытных для разработки ОВ.
В конечном счете все это привело к закрытому слушанию в японском парламенте. И к усилению контроля за деятельностью японского военного ведомства в вопросах причастности к оружию массового поражения.
Вторую часть акции, то есть предание гласности факта работ японцев над ОВ, я осуществлял по линии ГРАДа. Наш МИД был категорически против делать что-либо подобное, не доверяя возможностям нашей разведки провести акцию без следов участия советской стороны.
Разведка следов не оставила — все было списано на всепроникающих журналистов. Работа же японских военных по контракту с американцами в области ОВ была дезорганизована. И не только в этот год, но и позднее, особенно когда во Вьетнаме начали применять спецотравляющие вещества. Применяли американцы, а делали их в Японии, так, по крайней мере, было представлено. Шло обычное противостояние: вбивание клиньев между союзниками — Америкой и Японией.
Почему «по линии ГРАДа»? Зная мое участие в добывании информации об ОВ, в Центре рассудили так: Трубеж в курсе, ему и карты в руки. Правда, Центр допустил оплошность — в шифровке с поощрением участников акции он назвал мое имя как участника предания гласности, а ведь я только собрал материалы… Коллеги по работе в точке допытывались, почему я попал в список поощренных.
Странный Самурай
Осенью я заметил наблюдение за мной странного японца. Явно он был не из традиционной токийской наружки, но почему-то время от времени попадался мне на глаза. Как-то выехал я к парку Мейдзи — островка в центре Токио с отличным скоплением сосновых гигантов и отдельных уголков с сакурой — японской вишней и специальным местом для лилий. Невдалеке от входа находился магазин «Ориентал», в котором были сосредоточены многие интересные антикварные вещи, причем весьма дешевые, как раз для моего кармана. Там я обычно покупал старинные монеты для подарка друзьям в Москве и новые марки. Я приучил наружку к тому факту, что после визита в этот магазин обычно возвращался домой. И лишь иногда — очень редко — сходил с «домашнего маршрута» для работы по оперативным делам.
В этот день наружки не было. Оставил автомашину в проулке и минут десять провел в «Ориентал». Когда сел в автомашину, то после трогания с места услышал за спиной короткое: «Прошу выслушать меня…» Кто-то сидел сзади. Обернуться сразу не решился, предполагая присутствие преступника. Но все же спросил это лицо, хорошо говорящее на английском:
— Кто вы и что вам нужно?
— Я искал c вами встречи не один день и теперь прошу выслушать, — твердо промолвил незнакомец.
Я обернулся. Передо мной сидел японец лет шестидесяти, возраст которого я определил с поправкой на моложавость японских мужчин. Худощавый, подтянутый, с внимательным взглядом узких глаз. В целом — волевое лицо.
— Будем говорить здесь, в автомашине?
— Начнем здесь, — отрезал японец, которого я назвал про себя «Самурай».
Конечно, я опасался провокации, но почему таким способом? В любом случае я должен был использовать шанс вступления в контакт с представителем того самого «муравейника», в котором затерялись мои потенциальные полезные связи.