Тайник в Балатонфюреде

Впрочем, проблемы с поиском пансионата были с лихвой компенсированы тем приятным фактом, что хозяйка этого уютного пристанища усталых путников старательно изучала русский язык (в школе, что ли, недоучила? Одиссея это её забавная причуда изрядно повеселила), и никаких проблем с заселением у него не возникло (и кстати, удалось под сурдинку не предъявлять паспорт — ограничившись устным оглашением своей фамилии). Пообедать — время уже приближалось к трем, а у него с утра маковой росинки во рту не было — тоже оказалось не проблема, в ста метрах от пансиона нашелся ресторанчик «Буффало». Одиссея, правда, немало покоробила необходимость вкушать псевдо-американский стейк в гастрономической столице Восточной Европы — но делать было нечего, не ехать же за гуляшом в ресторан за семь кварталов…

— Вашим телефоном можно воспользоваться? — вернувшись из ресторана, Одиссей решил не откладывать дела в долгий ящик, а сразу же позвонить неведомому ураму Биро.

Хозяйка, прослушав просьбу Одиссея, постояла минуту — видно, осознавала, что он ей сказал — а потом кивнула:

— Да, есть, Ви можете звонить. Толко Будапешт.

Ну, могла бы и не предупреждать. Чай, не дикари…

— Конечно! Мне надо позвонить вот по этому телефону. — И Одиссей протянул хозяйке давешнюю карточку.

— Хорошо. — И, поставив на журнальный столик в холле радиотелефон, хозяйка деликатно удалилась. Одиссей оценил эту её вежливость.

— Алло! Карой Биро тешек! — на той стороне бросили «Эдь перц!», а затем, минуты через полторы, в трубке раздался голос пожилого и, видимо, не особо здорового человека:

— Иген, Карой Биро вадьок!

Очень хорошо. Так, по ходу, дядька в годах, служил вместе с покойным Лайошем Темешвари — хорошо бы ещё узнать, где они служили? — значит, хоть немного по-русски бормочет. Попробуем перевести диалог на великий и могучий…

— Бесселед оросул?

С той стороны настороженно помолчали, а затем, прокашлявшись, голос ответил:

— Да. Говорю. С кем имею честь? — ОГО! Ни фига себе произношение! Одиссей, привыкнув к традиционному венгерскому акценту и дикому коверканью родной речи, поначалу даже не поверил, что ему отвечает мадьяр.

— Меня зовут Андрей Белосельский, я сегодня был в Дёндёштарьяне. Там случилась беда… Я бы хотел по этому поводу с вами поговорить.

— Хорошо, приезжайте на площадь Октогон, я вас буду ждать через час у дома, над которым установлена реклама фирмы «Ролекс», у центрального входа. У меня в руках будет чёрный кожаный портфель. Одет я буду консервативно. Мне шестьдесят один год, узнаете. До встречи! — и в трубке раздались гудки.

Ничего себе! Кажется, теперь я понимаю, где этот Карой Биро служил вместе с покойным Лайошем Темешвари… Реакция — мгновенная, как будто ждал моего звонка! Да, чекисты бывшими не бывают…

* * *

— Дима, ты свободен? — Голос Крапивина оторвал полковника от отчёта — что, если говорить откровенно, последнего весьма обрадовало; нет работы более нудной, чем составлять всякие бумажки, которые, в чём ты абсолютно уверен, никто читать не станет. Да и сам бы он стал читать подобную хрень — «Отчёт об изменении формы собственности медиа-ресурсов Польши за январь-июнь 2010 года» — только под угрозой расстрела на месте…

— Да, Егор, свободен, заходи!

Крапивин вошёл, поставил на стол свой видавший виды портфель — и, с видом триумфатора, достал оттуда литровую бутыль желтоватой жидкости.

Левченко пожал плечами.

— И что?

Крапивин самодовольно улыбнулся.

— А то, Дима, что пока вы там с генералом в карты играете или водку втихую в рабочее время глушите — мой отдел опять отличился!

Левченко скептически бросил:

— У одинокой старухи в деревне Гадюкино умудрились украсть литруху самогонки?

— Почти. — Крапивин решил не обращать внимания на иронию коллеги: — Эту сливовицу прислал мне сегодня мой человек в Нитранском крае.

Левченко наморщил лоб.

— Погоди… Это в Словакии?

— Там. Вчера отправил — сегодня утром я её получил. Вот что значит — живём в мире коммуникаций!

— Ди-эйч-элом?

— Нет, пассажиром рейса Братислава-Москва.

Левченко пожал плечами.

— И что здесь необычного? И в чём, собственно, состоят твои успехи?

Крапивин вздохнул.

— Вот не умеешь ты, Дима, радоваться жизни… Человек из далекой страны вспомнил обо мне, прислал мне собственноручно изготовленный напиток, выразил, так сказать, уважение… Но раз ты не понимаешь этих простых человеческих радостей — то изволь. — И с этими словами Крапивин достал из своего портфеля листик бумаги с несколькими строчками отпечатанного текста.

— Что это? — Полковник взял бумагу и, бегло пробежав по строчкам — с удивлением спросил: — Давно этот парень у тебя на связи?

— Недавно. Года три.

— Этому, — Левченко кивнул на бумагу, — можно верить?

Крапивин пожал плечами.

— Пока что Яворник — это его псевдоним — особым разгулом фантазии доселе не отличался.

Левченко — на этот раз не спеша и внимательно — ещё раз прочитал текст, почесал подбородок, и, решительно сложив лист вдвое и засунув его в лежащую на столе папку — бросил Крапивину:

— Пошли!

— Куда?

— К генералу. Сыграем партейку в дурака и выпьем по рюмахе… Да оставь ты бутылку свою, никуда она не пропадёт!