Тайное дитя

Элинор знает: няня права. Но ей осточертело подстраиваться под желания Эдварда. Он почти целую неделю проводит в городе и живет в свое удовольствие, одному Богу известно с кем, тогда как она заперта в Брук-Энде, словно узница. Элинор делает глубокий вдох. Никогда еще она не думала о Брук-Энде как о тюрьме.

Она сердито поворачивается к няне:

– А Мейбл как раз и нужно побывать за пределами дома. Нам обеим это нужно. Пожалуйста, оденьте ее потеплее. Через пятнадцать минут жду вас возле конюшни.

Элинор поворачивается и уходит, чувствуя удовлетворение. Она утвердила свою власть. Прежде она была слишком мягкотелой с этой замкнутой мисс Картрайт-Джонс. А той пора напомнить, кто здесь хозяйка.

В конюшне Берти уже начал запрягать Дилли. Пони фыркает и ударяет по полу передним копытом, пока конюх прилаживает хомут и прицепляет кожаные поводья.

– Что, девочка, не терпится выбраться из конюшни? – усмехается Берти, похлопывая ее гладкую холку своей широкой ладонью. – Ты же теперь редко покидаешь стойло, дорогуша. – Он ловко прилаживает оглобли, затем смотрит на небо. – Похоже, дождь будет. Но пару часов вы урвете.

– Спасибо, Берти.

Элинор смотрит на него, чувствуя удовлетворение. Его прогнозам она верит больше, чем утверждениям мисс Картрайт-Джонс. Вскоре та появляется вместе с Мейбл. Невзирая на теплый день, девочка закутана в зимнее пальто, шляпу, теплый шарф и перчатки.

Берти поднимает ее на руки и сажает в двуколку рядом с Элинор, и та теплым ковром укутывает им ноги.

– Ну вот, тепло, как у печки! – восклицает Элинор. – Мисс Картрайт-Джонс, у вас целых два часа отдыха. Вам наверняка хочется вытянуть ноги. Отдых пойдет вам на пользу.

– Да, я отдохну, – отвечает та. – Только будьте осторожны и не сводите с нее глаз.

Няня резко поворачивается и, прямая как палка, идет к дому.

Элинор фыркает. Можно подумать, ей нужны советы, как вести себя с дочерью.

Мейбл поднимает голову и награждает мать слабой улыбкой.

– Дилли, – говорит она, указывая на пони, которая быстрым шагом движется по дорожке.

– Да, Мейбл! Это она. Ты помнишь ее имя. Замечательно.

Нынче Мейбл почти не разговаривает, что наполняет Элинор душевной болью и ужасом. Куда это заведет ее дочь? Кажется, с каждым припадком она все больше утрачивает способность говорить.

– Дилли, – повторяет Мейбл и прислоняется к матери.

Она всегда была таким разговорчивым ребенком. Рот не закрывался. А сейчас едва произносит пару слов подряд. Прежде она пританцовывала, пела и задавала вопрос за вопросом, пока Элинор не уставала и не просила ее прекратить этот поток. «Почему папы выше мам? Почему птицы поют? А Бог и Санта-Клаус живут вместе? Почему нельзя увидеть ветер?» Эти вечные «почему». Как же ее утомляли вопросы дочери!

Сейчас Элинор отдала бы что угодно, только бы их вернуть.

Мейбл не отупела. Это действие лекарства. Жуткого порошка, который смешивают с водой и заставляют ее пить, пока она не начинает давиться и со слезами умолять, чтобы от нее убрали ненавистный стакан. Элинор это зрелище невыносимо, поэтому она отдала тягостную процедуру в руки мисс Картрайт-Джонс. Двери комнаты плотно закрыты, чтобы приглушить крики и слабые протесты. И вот результат: тень, некогда бывшая живой подвижной девочкой.

Элинор берет поводья в одну руку, а другой обнимает дочь за плечи. Как замечательно ехать в двуколке, где они только вдвоем. Как она скучала по времени, проводимому наедине с Мейбл, словно Джимми, или мисс Картрайт-Джонс, или оба вклинились между ними. Неудивительно, что нервы Элинор на пределе.

Выехав на дорогу, она пускает Дилли легким галопом. Голова пони задрана, уши навострены. Как и Элинор, лошадка радуется случаю на время покинуть Брук-Энд.

– Давай споем, – предлагает дочери Элинор.

Двуколка катится среди голых деревьев и таких же голых полей. Унылый пейзаж, откуда словно вымыли все краски. Мейбл смотрит на мать. Лицо малышки бледное, как луна, глаза темнеют двумя лужицами.

– Что-нибудь тихое и спокойное, – добавляет Элинор, вспоминая предостережения мистера Силвертона: избегать любых волнений, не то они могут спровоцировать припадок.

Сова и Котик по морю плыли
В красивой лодке зеленой.
В дорогу с собою они прихватили
Меду чуток и денег мешок.

Элинор нежным голосом наполовину поет, наполовину декламирует строчки. Мейбл оттаивает. Она тянет большой палец в рот, соображает, что ей мешает перчатка, снимает перчатку и бросает на пол двуколки. Элинор не пытается ее остановить.

Ночью на звезды Сова глядит
И молвит под звон гитары:
 «Любовь моя, Котик, вовек не найти
Мне для себя лучшей пары.
Вовек не найти,
Вовек не найти
Мне для себя лучшей пары![8]

Элинор набирает в легкие воздуха и собирается продолжить пение. И вдруг Мейбл деревенеет. Она внимательно смотрит на что-то и чмокает губами. Пальчики девочки впиваются в материнскую руку.