- Прежде чем они ответят, я должна добавить, - мадам Заречная скромно опустила глаза, словно сообщаемые о себе подробности были призваны лишь прояснить суть дела, а не рассчитаны на то, чтобы выиграть во мнении окружающих, - что последнее время у меня появилась привычка любоваться осенними сумерками на кладбище. Какое это дивное зрелище: кресты, могилы, облетевшие деревья, кроваво-красные закатные облака и еще бледные, едва угадывающиеся звезды! Сторож, снисходительный к моим чудачествам, поскольку я не скуплюсь на чаевые, меня впускает и особенно не торопит – любуйся хоть до рассвета. Так что я никого не выслеживала, а оказалась случайной свидетельницей.
- Ах вы не выслеживали! Вы не выслеживали! – Цезарь Иванович Добрюха, сидевший рядом со мной, сложил на груди руки, умиляясь наивности тех, кто подглядывает за прохожими из потайного места и не считает это слежкой. – «Мы гуляли на кладбище, любовались сумерками и случайно увидели!» Увидели и все разглядели! Разглядели даже то, что было в баулах! Но для этого надо сначала их раскрыть! Вот вы и выдали себя, мадам. А мы и не знали, что вы агент сыскного ведомства!
- Какой я агент! – Мадам Заречная с откровенным недоумением оглядела тех, кто мог принять ее за агента. - Я догадалась, что там счета и деньги. Раз вы казначей… что еще вы можете прятать!
- Да, да, да, мы вынесли казну и архив! Вынесли и спрятали, чтобы сохранить и сберечь. Поймите, в такой обстановке…
- А я не понимаю… Не понимаю, при чем тут кладбище! – Софья Герардовна развела руками, выражая недоумение, смешанное с тревожившим ее неясным и неприятным подозрением.
- Тихо! Прошу вас! - раздался голос из затененного угла комнаты, где стояло вольтеровское кресло, в котором (сквозь портьеры проникал лучик света) различалась фигура неподвижно сидящего человека со сложенными на груди руками, слегка откинутой массивной головой, крупным носом, густой щетиной коротко стриженных, поседевших у корней волос и узлом галстука, туго стягивающего горло. – Кажется, дождь…
Все замолчали, прислушиваясь к редким и крупным каплям дождя, застучавшего по крыше нашего флигеля. Да, это был грибной дождь (пасмурные окна тронула легкая закатная позолота). И это был голос нашего Председателя.
Конечно, следовало бы прямо сейчас, не медля, рассказать о нашем Председателе, подробно перечислив достоинства и притягательные свойства этой замечательной личности, но события развиваются столь стремительно, что я вынужден отложить рассказ до более подходящих времен. Мне кажется, что важнее сосредоточить внимание на иных вопросах и сообщить о тех пожеланиях, советах и инструкциях, которые были нами получены. Инструкциях о том, как себя вести в обстановке все более грубой, неприкрытой травли, когда вам приходится считаться с опасностью быть схваченным на улице и подвергнутым оскорбительному допросу. Да, допросу с угрозами, заламыванием за спину рук и требованием разоблачающих вас признаний.
Прежде всего, наш Председатель призвал нас к спокойствию. Да, спокойствию и трезвому сознанию того, что благородный дух и возвышенный статус нашего общества не позволяют нам поддаваться панике, уподобляясь тем, кто даже в роли преследователей не способны избавиться от тайного панического страха, заставляющего их вздрагивать и озираться в ожидании неведомой опасности. Мы же в неведомом чувствуем защиту, в незримом – убежище. И поэтому пусть все они – зримые, - мелькают перед глазами, мельтешат, суетятся, пусть квохчут, улюлюкают, выкрикивают: «Ату! Ату!» – мы ответим презрительным молчанием на их глумливые ухмылки и не позволим себе унизиться до ответного выпада.
Не мы для них, а они - для нас. Да, они, осьминоги, обхватившие щупальцами нашу батисферу в стремлении сдавить, сплющить ее и утащить на самое дно, для нас объект хладнокровных и бесстрастных наблюдений. Пусть они в ярости сжимают свои щупальца – мы лишь крепко держим штурвал, спокойно смотрим в иллюминатор и следим за показаниями наших приборов…
Таким сравнением воспользовался наш Председатель, призывая нас, смешавшись с уличной толпой, пристально вглядываться в лица и прислушиваться к разговорам. На вопрос, следует ли прибегать к известным уловкам (грим, парик, наклеенная борода) с тем, чтобы изменить свою внешность и остаться неузнанным, он ответил сдержанно: возможно, и стоит, но не следует слишком усердствовать и относиться к этому чересчур серьезно. Толпа на то и толпа (напрашивается рифма: глупа, слепа), что достаточно надвинутой на глаза шляпы, чтобы вас не узнали. Вы же, прислушиваясь, должны выудить из разговоров, в хранении каких тайн нас подозревают и кто главный рассадник враждебных нам слухов.